Страница:Бальмонт. Горные вершины. 1904.pdf/34

Амонъ. Тамаръ, любить.
Тамаръ. ‎Сдержи порывъ свой.
Амонъ. Я весь любовь, и я люблю.
Тамаръ. А если царь придетъ? Я крикну.
Амонъ. Любовь я крикомъ призываю.
Тамаръ. Къ твоей сестрѣ!
Амонъ. ‎Любовь желанна.
Тамаръ. Измѣнникъ!
Амонъ. ‎Нѣтъ въ любви измѣнъ.
Тамаръ. Но твой законъ…
Амонъ. ‎Для тѣхъ, кто любитъ,
‎Закона нѣтъ.
Тамаръ. ‎Но царь твой…
Амонъ. ‎Царь мой—
‎Любовь. Иного нѣтъ владыки.
Тамаръ. Но честь…
Амонъ. ‎А честь моя—восторгъ!

Мы соприкасаемся здѣсь съ безуміемъ, достигаемъ черты, за которой для полновластнаго чувства личности начинается міръ возмездія, царство фурій, стерегущихъ все безумное, но, какъ говоритъ Бомонтъ,—

Когда поэты схвачены безумьемъ,
Боговъ они съ людьми отождествляютъ,
И краткій часъ преобразуютъ въ вѣкъ.

(The maid's tragedy, I; 2).

Объ этомъ безуміи еще лучше говоритъ Шекспиръ, тотъ самый Шекспиръ, чьи сочиненія стали настольной книгой разсудительныхъ дѣльныхъ англичанъ:—

Кто любитъ, кто безуменъ, у того
Такой кипучій мозгъ, воображенье
Такъ много можетъ создавать видѣній,
Что понимаетъ онъ гораздо больше,
Чѣмъ можетъ воспринять холодный умъ.
Любовники, безумные, поэты
Воображеньемъ творческимъ полны.
Въ тотъ часъ, какъ изступленный взоръ поэта
Съ земли скользитъ на небо, и съ небесъ
На землю,—часъ когда воображенье
Невѣдомымъ вещамъ даруетъ форму,—
Поэтъ преобразуетъ ихъ въ видѣнья,

Тот же текст в современной орфографии

Амон. Тамар, любить.
Тамар. ‎Сдержи порыв свой.
Амон. Я весь любовь, и я люблю.
Тамар. А если царь придет? Я крикну.
Амон. Любовь я криком призываю.
Тамар. К твоей сестре!
Амон. ‎Любовь желанна.
Тамар. Изменник!
Амон. ‎Нет в любви измен.
Тамар. Но твой закон…
Амон. ‎Для тех, кто любит,
‎Закона нет.
Тамар. ‎Но царь твой…
Амон. ‎Царь мой —
‎Любовь. Иного нет владыки.
Тамар. Но честь…
Амон. ‎А честь моя — восторг!

Мы соприкасаемся здесь с безумием, достигаем черты, за которой для полновластного чувства личности начинается мир возмездия, царство фурий, стерегущих всё безумное, но, как говорит Бомонт, —

Когда поэты схвачены безумьем,
Богов они с людьми отождествляют,
И краткий час преобразуют в век.

(The maid's tragedy, I; 2).

Об этом безумии еще лучше говорит Шекспир, тот самый Шекспир, чьи сочинения стали настольной книгой рассудительных дельных англичан: —

Кто любит, кто безумен, у того
Такой кипучий мозг, воображенье
Так много может создавать видений,
Что понимает он гораздо больше,
Чем может воспринять холодный ум.
Любовники, безумные, поэты
Воображеньем творческим полны.
В тот час, как исступленный взор поэта
С земли скользит на небо, и с небес
На землю, — час когда воображенье
Неведомым вещам дарует форму, —
Поэт преобразует их в виденья,