того, онъ знаетъ, что Природа не бездушный слѣпокъ, а великая живая цѣльность.
Съ нимъ явственно говорятъ звѣзды, онъ чувствуетъ жизнь морскихъ волнъ, и буря, волнуя рѣки и лѣса, ведетъ съ нимъ тайный разговоръ. Тѣхъ, кто не понимаетъ голосовъ Природы, онъ справедливо называетъ глухонѣмыми, которыхъ не тронетъ голосъ родной матери. Къ сожалѣнію число этихъ глухонѣмыхъ чрезмѣрно велико. Лишь немногимъ эпохамъ и немногимъ личностямъ свойственно это тонкое проникновеніе въ жизнь Природы и религіозное сліяніе съ ней. То, что является совершенно простымъ, легкодостижимымъ, даже неизбѣжнымъ, въ эпохи созданія космогоній и легендъ, становится почти невозможнымъ для современнаго ума, полнаго религіозныхъ предразсудковъ, или заблужденій позитивной философіи. Природа превратилась для людей въ бездушную машину, служащую для утилитарныхъ цѣлей, въ нѣчто второстепенное, подчиненное, придаточное. Вы помните, что̀ говоритъ Базаровъ: „Природа не храмъ, а мастерская, и человѣкъ въ ней работникъ“. Эта фраза, характерная для человѣка нашихъ дней, ошибочна по своему содержанію, ошибочна по самой постановкѣ вопроса.
Природа предстаетъ или какъ храмъ, или какъ мастерская—въ соотвѣтствіи съ тѣми отношеніями, которыя устанавливаются между нею и человѣкомъ. Но прежде всего Природѣ нѣтъ ровно никакого дѣла до того, что̀ мы, существа минутъ, сегодня разсматриваемъ какъ неопровержимую истину, чтобы завтра опрокинуть свой догматъ и выдумать новую аксіому сомнительнаго достоинства. Природа—самодовлѣющее царство, она живетъ своею жизнью. Она преслѣдуетъ лишь свои великія цѣли; разумъ ихъ не видитъ, и можетъ только подозрѣвать о ихъ существованіи—или видѣть ихъ на мгновенье бѣглымъ взглядомъ, въ минуты просвѣтленности, которыя называются экстазомъ.
Въ Природѣ нѣтъ нашихъ задачъ, въ ней нѣтъ ни добра, ни зла, ни высокаго, ни низкаго. Ничего въ ней нѣтъ, кромѣ Движенія, и Красоты, безупречной и неумолимой.
Какъ тонко угаданы Тютчевымъ различныя состоянія въ жизни Природы—буря на морѣ, ночь, утро въ горахъ, зарницы, и сумерки.
„Тѣни сизыя смѣсились, |
того, он знает, что Природа не бездушный слепок, а великая живая цельность.
С ним явственно говорят звезды, он чувствует жизнь морских волн, и буря, волнуя реки и леса, ведет с ним тайный разговор. Тех, кто не понимает голосов Природы, он справедливо называет глухонемыми, которых не тронет голос родной матери. К сожалению число этих глухонемых чрезмерно велико. Лишь немногим эпохам и немногим личностям свойственно это тонкое проникновение в жизнь Природы и религиозное слияние с ней. То, что является совершенно простым, легкодостижимым, даже неизбежным, в эпохи создания космогоний и легенд, становится почти невозможным для современного ума, полного религиозных предрассудков, или заблуждений позитивной философии. Природа превратилась для людей в бездушную машину, служащую для утилитарных целей, в нечто второстепенное, подчиненное, придаточное. Вы помните, что́ говорит Базаров: «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Эта фраза, характерная для человека наших дней, ошибочна по своему содержанию, ошибочна по самой постановке вопроса.
Природа предстает или как храм, или как мастерская — в соответствии с теми отношениями, которые устанавливаются между нею и человеком. Но прежде всего Природе нет ровно никакого дела до того, что́ мы, существа минут, сегодня рассматриваем как неопровержимую истину, чтобы завтра опрокинуть свой догмат и выдумать новую аксиому сомнительного достоинства. Природа — самодовлеющее царство, она живет своею жизнью. Она преследует лишь свои великие цели; разум их не видит, и может только подозревать о их существовании — или видеть их на мгновенье беглым взглядом, в минуты просветленности, которые называются экстазом.
В Природе нет наших задач, в ней нет ни добра, ни зла, ни высокого, ни низкого. Ничего в ней нет, кроме Движения, и Красоты, безупречной и неумолимой.
Как тонко угаданы Тютчевым различные состояния в жизни Природы — буря на море, ночь, утро в горах, зарницы, и сумерки.
«Тени сизые смесились, |
