Мы лишь пробѣгаемъ горы, большія и малыя, юноша. Но запримѣтили мы великую гору, и тамъ, гдѣ она, видно великія пропасти; истинно, высится она на великую высоту, и такъ высока она, что превышаетъ вершины всѣхъ горъ.
Такъ что мы не могли тамъ взять ни одну птицу, ни двѣ, передъ этой горою, о, юноша. Но вѣрно ли это, что ты опрокидываешь всѣ горы? сказали Гунахпу и Сбаланкэ Кабракану.
А вѣрно ли, что вы видѣли такую гору, какъ вы говорите? Гдѣ она? Я увижу ее и брошу на землю. Гдѣ вы ее видѣли?—Тамъ, вонъ тамъ она, въ сторонѣ восходящаго Солнца, отвѣтили Юные.
Хорошо. Покажите же мнѣ дорогу, идите впередъ.—Нѣтъ, нѣтъ: нужно, чтобъ ты былъ посреди насъ, мы справа и слѣва пойдемъ, ибо несемъ мы съ собою сарбаканы наши, и если увидимъ птицъ, будемъ стрѣлять въ нихъ.
И веселые пошли они, пробуя свои сарбаканы. И нацѣливаясь изъ сарбакановъ, не клали они въ дуло земляного шара, лишь сами дули въ него и такъ сбивали птицъ.
И весьма былъ удивленъ Кабраканъ. Тутъ Юные развели костеръ, и принялись жарить птицъ на огнѣ; но они натерли тѣхъ птицъ бѣловатою рыхлой землей, что зовутъ тицатэ, и бѣлою пылью ихъ осыпали.
Вотъ что ему мы дадимъ, чтобъ возбудить въ немъ аппетитъ этимъ вкуснымъ дымкомъ, что отсюда выйдетъ. Эта птица будетъ погибелью его. Подобно тому, какъ земля, нашими заботами, облечетъ ее всю кругомъ, на землѣ сразимъ мы его и землею покроемъ его, какъ облаченіемъ.
Пора подумать о томъ, чтобъ создать разумное созданіе въ часъ, когда скоро взойдутъ посѣвы и покажется бѣлый день, сказали про себя Юные.
И такъ какъ свойственно живому желать ѣсть и растирать пищу зубомъ, возжелаетъ сердце Кабракана этой птицы, говорили между собою Гунахпу и Сбаланкэ.
Итакъ жарилась эта птица и принимала цвѣтъ, вращаясь на вертелѣ, сокъ изъ нея текъ во всѣ стороны вмѣстѣ съ жиромъ, испуская пріятный дымокъ.
И вотъ овладѣло Кабраканомъ весьма сильное желаніе поѣсть этой птицы, такъ что слюною наполнился ротъ его, и зѣвота раскрыла хотящій ротъ его, и слюни и пѣна оттуда потекли, по причинѣ весьма вкусной птицы.
Мы лишь пробегаем горы, большие и малые, юноша. Но заприметили мы великую гору, и там, где она, видно великие пропасти; истинно, высится она на великую высоту, и так высока она, что превышает вершины всех гор.
Так что мы не могли там взять ни одну птицу, ни две, перед этой горою, о, юноша. Но верно ли это, что ты опрокидываешь все горы? сказали Гунахпу и Сбаланкэ Кабракану.
А верно ли, что вы видели такую гору, как вы говорите? Где она? Я увижу ее и брошу на землю. Где вы ее видели? — Там, вон там она, в стороне восходящего Солнца, ответили Юные.
Хорошо. Покажите же мне дорогу, идите вперед. — Нет, нет: нужно, чтоб ты был посреди нас, мы справа и слева пойдем, ибо несем мы с собою сарбаканы наши, и если увидим птиц, будем стрелять в них.
И веселые пошли они, пробуя свои сарбаканы. И нацеливаясь из сарбаканов, не клали они в дуло земляного шара, лишь сами дули в него и так сбивали птиц.
И весьма был удивлен Кабракан. Тут Юные развели костер, и принялись жарить птиц на огне; но они натерли тех птиц беловатою рыхлой землей, что зовут тицатэ, и белою пылью их осыпали.
Вот что ему мы дадим, чтоб возбудить в нём аппетит этим вкусным дымком, что отсюда выйдет. Эта птица будет погибелью его. Подобно тому, как земля, нашими заботами, облечет ее всю кругом, на земле сразим мы его и землею покроем его, как облачением.
Пора подумать о том, чтоб создать разумное создание в час, когда скоро взойдут посевы и покажется белый день, сказали про себя Юные.
И так как свойственно живому желать есть и растирать пищу зубом, возжелает сердце Кабракана этой птицы, говорили между собою Гунахпу и Сбаланкэ.
Итак жарилась эта птица и принимала цвет, вращаясь на вертеле, сок из неё тек во все стороны вместе с жиром, испуская приятный дымок.
И вот овладело Кабраканом весьма сильное желание поесть этой птицы, так что слюною наполнился рот его, и зевота раскрыла хотящий рот его, и слюни и пена оттуда потекли, по причине весьма вкусной птицы.
