никъ: это будетъ знакъ нашей смерти, если онъ изсохнетъ. Что жь, они погибли? скажете вы, если онъ засохнетъ. Но если онъ расцвѣтетъ: Они живы, скажете вы. О, наша праматерь, о, наша мать, не плачьте же, вотъ знакъ нашего слова остается съ вами, сказали они.
И тотчасъ отбыли они, послѣ того какъ посадилъ Гунахпу тростникъ, посадилъ Сбаланкэ другой; посрединѣ дома посадили они ихъ, и не посреди горъ или во влажной землѣ, но въ землѣ сухой, посреди своего дома, внутри его, тамъ посадили они, одинъ тростникъ и другой.
Послѣ этого Гунахпу и Сбаланкэ отправились въ путь, каждый съ своимъ сарбаканомъ, и стали нисходить къ Ксибальбѣ. Быстро сошли они по обрывистымъ ступенямъ и прошли кипящія воды стремнины; они прошли ее среди птицъ, а назывались тѣ птицы Молай, имя неясное.
Прошли они также и рѣку Грязи и рѣку Крови, гдѣ должны они были быть уловлены въ западню, по мысли тѣхъ, что въ Краѣ Тѣневомъ; но они не коснулись ногою ни грязи, ни крови, перешли они въ дулѣ своихъ сарбакановъ, и выйдя оттуда, достигли перекрестка Четырехъ Дорогъ.
Дороги же, что были въ Краѣ Тѣневомъ, знали они эти дороги, дорогу Черную, и дорогу Бѣлую, и дорогу Красную, и дорогу Зеленую; вотъ почему послали они впередъ себя звѣря, что назывался Ксанъ. Долженъ былъ этотъ Ксанъ собрать свѣдѣнія, потому они и послали его на развѣдки.
Укуси ихъ одного за другимъ; сперва укуси перваго сидящаго, и по-очереди всѣхъ перекусай: твой удѣлъ это будетъ сосать кровь изъ людей на дорогахъ, сказано было Ксану.—Весьма хорошо, отвѣтилъ тогда Ксанъ.
Тутъ онъ отправился по дорогѣ Черной, и, прибывъ къ куклѣ и къ фигурѣ изъ дерева, что были первыми сидящими въ своихъ украшеніяхъ, укусилъ онъ перваго, но тотъ ничего не сказалъ, и укусилъ онъ тогда второго, но и второй сказалъ не больше.
Укусилъ онъ третьяго, а третьимъ сидѣлъ Гунъ Кама. Ай, Ай!—закричалъ онъ, почувствовавъ укусъ.—Что это, Гунъ-Камэ? Кто это тебя укусилъ?—сказалъ ему Вукубъ-Камэ.—Что-то, чего я не знаю,—отвѣтствовалъ Гунъ-Камэ.—Ай, ай!—воскликнулъ въ свою очередь
ник: это будет знак нашей смерти, если он иссохнет. Что ж, они погибли? скажете вы, если он засохнет. Но если он расцветет: Они живы, скажете вы. О, наша праматерь, о, наша мать, не плачьте же, вот знак нашего слова остается с вами, сказали они.
И тотчас отбыли они, после того как посадил Гунахпу тростник, посадил Сбаланкэ другой; посредине дома посадили они их, и не посреди гор или во влажной земле, но в земле сухой, посреди своего дома, внутри его, там посадили они, один тростник и другой.
После этого Гунахпу и Сбаланкэ отправились в путь, каждый с своим сарбаканом, и стали нисходить к Ксибальбе. Быстро сошли они по обрывистым ступеням и прошли кипящие воды стремнины; они прошли ее среди птиц, а назывались те птицы Молай, имя неясное.
Прошли они также и реку Грязи и реку Крови, где должны они были быть уловлены в западню, по мысли тех, что в Крае Теневом; но они не коснулись ногою ни грязи, ни крови, перешли они в дуле своих сарбаканов, и выйдя оттуда, достигли перекрестка Четырех Дорог.
Дороги же, что были в Крае Теневом, знали они эти дороги, дорогу Черную, и дорогу Белую, и дорогу Красную, и дорогу Зеленую; вот почему послали они вперед себя зверя, что назывался Ксан. Должен был этот Ксан собрать сведения, потому они и послали его на разведки.
Укуси их одного за другим; сперва укуси первого сидящего, и по очереди всех перекусай: твой удел это будет сосать кровь из людей на дорогах, сказано было Ксану. — Весьма хорошо, ответил тогда Ксан.
Тут он отправился по дороге Черной, и, прибыв к кукле и к фигуре из дерева, что были первыми сидящими в своих украшениях, укусил он первого, но тот ничего не сказал, и укусил он тогда второго, но и второй сказал не больше.
Укусил он третьего, а третьим сидел Гун Кама. Ай, Ай! — закричал он, почувствовав укус. — Что это, Гун-Камэ? Кто это тебя укусил? — сказал ему Вукуб-Камэ. — Что-то, чего я не знаю, — ответствовал Гун-Камэ.—Ай, ай! — воскликнул в свою очередь
