въ мѣстѣ, которое и на этотъ разъ прошли они безпрепятственно. Не случилось, однако, по ихъ желанію, и упало мужество людей Края Тѣневого.
Тогда заставили ихъ войти въ Домъ Летучихъ Мышей: ничего не было, кромѣ Летучихъ Мышей тамъ внутри, въ этомъ Домѣ Камацотцъ, ничего кромѣ крупныхъ звѣрей жестокихъ, что прозывались еще Чаки-Тцамъ; сухія острія тотчасъ кончали съ тѣмъ, кто предстанетъ передъ ними.
Тамъ находились они внутри; но, дремля на сарбаканахъ, не тронуты были они тѣми, что были въ Домѣ Летучихъ Мышей; но тяжко пришлось имъ по причинѣ другого звѣря, что съ неба сошелъ, чтобы явиться, когда уже совершили они предназначенное.
Эти лысыя Мыши Летучія совѣщались всю ночь, и великій былъ шумъ отъ тѣхъ совѣщаній ихъ: Квилитцъ, квилитцъ,—говорили они, и это они говорили всю ночь. Пріумолкли они, однако, и вотъ ужь немного прошло, что они совершенно молчали, и не было между ними движенія, и стояли стойкомъ они на чертѣ сарбакана.
Сказалъ тутъ Сбаланкэ къ Гунахпу: День начинаетъ брезжить, взгляни-ка. Быть можетъ, онъ начинаетъ брезжить, дай-ка я взгляну,—отвѣтилъ Гунахпу. И когда въ нетерпѣніи жаркомъ хотѣлъ онъ взглянуть въ дуло сарбакана, желая увидѣть восходъ зари, въ одинъ мигъ голова его срѣзана была этимъ звѣремъ Камацотцемъ, и лишено было головы тѣло Гунахпу.
И во второй разъ спросилъ Сбаланкэ: Не забрезжился ли ужь день? Но Гунахпу былъ недвижимъ. Что-же это, не ушелъ ли Гунахпу? Какъ же это такъ?—спрашивалъ Сбаланкэ. Но недвижимъ былъ Гунахпу и распростертъ былъ, какъ мертвый.
Тогда преисполнился Сбаланкэ стыда и печали: Увы, вскричалъ онъ,—довольно, мы побѣждены! И пошли помѣстить голову Гунахпу надъ чертогомъ игры въ мячъ, по точному повелѣнію Усопшаго и Семикратно-Усопшаго. И вся Ксибальба ликовала по причинѣ головы Гунахпу, возвеселился весь Край Тѣневой, Край Крота Разрисованнаго.
Послѣ этого созвалъ Сбаланкэ всѣхъ звѣрей, Дикобразовъ, Кабановъ, всѣхъ звѣрей, малыхъ и большихъ, созвалъ ихъ онъ ночью, и въ ту же ночь спросилъ ихъ всѣхъ, какова была ихъ пища.
в месте, которое и на этот раз прошли они беспрепятственно. Не случилось, однако, по их желанию, и упало мужество людей Края Теневого.
Тогда заставили их войти в Дом Летучих Мышей: ничего не было, кроме Летучих Мышей там внутри, в этом Доме Камацотц, ничего кроме крупных зверей жестоких, что прозывались еще Чаки-Тцам; сухие острия тотчас кончали с тем, кто предстанет перед ними.
Там находились они внутри; но, дремля на сарбаканах, не тронуты были они теми, что были в Доме Летучих Мышей; но тяжко пришлось им по причине другого зверя, что с неба сошел, чтобы явиться, когда уже совершили они предназначенное.
Эти лысые Мыши Летучия совещались всю ночь, и великий был шум от тех совещаний их: Квилитц, квилитц, — говорили они, и это они говорили всю ночь. Приумолкли они, однако, и вот уж немного прошло, что они совершенно молчали, и не было между ними движения, и стояли стойком они на черте сарбакана.
Сказал тут Сбаланкэ к Гунахпу: День начинает брезжить, взгляни-ка. Быть может, он начинает брезжить, дай-ка я взгляну, — ответил Гунахпу. И когда в нетерпении жарком хотел он взглянуть в дуло сарбакана, желая увидеть восход зари, в один миг голова его срезана была этим зверем Камацотцем, и лишено было головы тело Гунахпу.
И во второй раз спросил Сбаланкэ: Не забрезжился ли уж день? Но Гунахпу был недвижим. Что же это, не ушел ли Гунахпу? Как же это так? — спрашивал Сбаланкэ. Но недвижим был Гунахпу и распростерт был, как мертвый.
Тогда преисполнился Сбаланкэ стыда и печали: Увы, вскричал он, — довольно, мы побеждены! И пошли поместить голову Гунахпу над чертогом игры в мяч, по точному повелению Усопшего и Семикратно-Усопшего. И вся Ксибальба ликовала по причине головы Гунахпу, возвеселился весь Край Теневой, Край Крота Разрисованного.
После этого созвал Сбаланкэ всех зверей, Дикобразов, Кабанов, всех зверей, малых и больших, созвал их он ночью, и в ту же ночь спросил их всех, какова была их пища.
