битву, изъ конца въ конецъ прорвалъ двойную линію вражескихъ полчищъ. Чичимекъ Акиля, мѣшкоротый, смутился, оробѣлъ, былъ окруженъ. Двуликій лицемѣръ Тулума, Чичимекъ, что строилъ засады, былъ разбитъ, его городъ взятъ. Разрушенье ихъ крѣпости разъединило два лика, отшвырнуло врозь два камня развалинъ.
Кровь Юкатека, козлиной головы, наша была эта кровь. Горько, печально было слышать, что они, младшіе, сочетались съ врагомъ, когда мы, злополучные, скудные, укрывались отъ него въ тѣни лѣсовъ, но не уступили ему, и не было унынія, ни изнеможенія.
Молва о нищетѣ нашей пріучила троеликаго, Юкатека съ чертами уже искаженными, близь насъ обитавшаго, пренебрегать нами, самыхъ предковъ презрѣть.
За три ряда Времени (сто и пятьдесятъ годовъ) до Итцамны, Росы Живительной, чело ребенка-юноши, чей образъ здѣсь, скрывалось въ горахъ, подъ сѣнью лѣсовъ, подъ затѣненьемъ жестокаго врага, спутника лику искаженному, онъ былъ здѣсь и онъ былъ тамъ. Насъ было много. И это тогда для врага двойного, онъ, Юкатекъ съ ликомъ искаженнымъ, троеликій, обликъ козла, построилъ Уксмаль, Джайи, Каба́.
Позднѣе погубилъ себя, разрушенъ былъ врагъ, а троеликій Юкатекъ, искаженный, глядитъ теперь въ отшедшее. Онъ слитъ съ ребенкомъ-юношей, который говоритъ: „Я Паленке, Дитя Лѣсовъ, и больше тѣ лѣса, чѣмъ лѣсъ, они суть наше обиталище, то мать, то мать, но разнствующихъ чадъ, какъ есть вѣтви живыя на деревѣ, и вѣтви глушащія ростъ высокоствольнаго“.
Никогда, въ былые дни, нашъ родичъ шестиликій, съ печальнымъ лицомъ онъ не былъ никогда. Видѣли, какъ Юкатекъ, нынѣ обликъ козла, отовсюду охватывалъ, окружалъ соперника, видѣли его, онъ былъ нѣжный и ласковый, уступчивый, медлительный, безпечный. Окружая врага, увы! этотъ шестиликій убоялся каната, тяжести камня, что долженъ былъ поднять. Робкій, трепещущій, какъ лепестокъ надвод-
битву, из конца в конец прорвал двойную линию вражеских полчищ. Чичимек Акиля, мешкоротый, смутился, оробел, был окружен. Двуликий лицемер Тулума, Чичимек, что строил засады, был разбит, его город взят. Разрушенье их крепости разъединило два лика, отшвырнуло врозь два камня развалин.
Кровь Юкатека, козлиной головы, наша была эта кровь. Горько, печально было слышать, что они, младшие, сочетались с врагом, когда мы, злополучные, скудные, укрывались от него в тени лесов, но не уступили ему, и не было уныния, ни изнеможения.
Молва о нищете нашей приучила троеликого, Юкатека с чертами уже искаженными, близ нас обитавшего, пренебрегать нами, самых предков презреть.
За три ряда Времени (сто и пятьдесят годов) до Итцамны, Росы Живительной, чело ребенка-юноши, чей образ здесь, скрывалось в горах, под сенью лесов, под затененьем жестокого врага, спутника лику искаженному, он был здесь и он был там. Нас было много. И это тогда для врага двойного, он, Юкатек с ликом искаженным, троеликий, облик козла, построил Уксмаль, Джайи, Каба́.
Позднее погубил себя, разрушен был враг, а троеликий Юкатек, искаженный, глядит теперь в отшедшее. Он слит с ребенком-юношей, который говорит: «Я Паленке, Дитя Лесов, и больше те леса, чем лес, они суть наше обиталище, то мать, то мать, но разнствующих чад, как есть ветви живые на дереве, и ветви глушащие рост высокоствольного».
Никогда, в былые дни, наш родич шестиликий, с печальным лицом он не был никогда. Видели, как Юкатек, ныне облик козла, отовсюду охватывал, окружал соперника, видели его, он был нежный и ласковый, уступчивый, медлительный, беспечный. Окружая врага, увы! этот шестиликий убоялся каната, тяжести камня, что должен был поднять. Робкий, трепещущий, как лепесток надвод-
