также видѣть, какъ Бретонцы пьютъ, вотъ тутъ въ нашемъ estaminet. Французъ пьетъ,—словно вѣжливо служитъ въ гомеопатической аптекѣ. Себѣ не предложитъ второго стакана, а ужь куда тамъ предложить стаканъ сосѣду или принять бокалъ отъ него. Нѣмецъ пьетъ,—какъ будто нѣмецкій напитокъ изъ неодушевленной бочки законно переходитъ въ живую. Англичанинъ пьетъ,—достойно, какъ истинный сынъ Британіи. Знаетъ, что Scotch Whiskey—вещь священная. Не даромъ Джонъ Бёрнсъ спѣлъ балладу о Ячменномъ Зернѣ. Англичанинъ и себя угоститъ, и васъ охотно. Предложитъ стаканъ неизвѣстному, ибо тутъ—сопричастіе къ таинству. Мнѣ случалось въ Оксфордѣ заходить въ bar, я былъ одѣтъ какъ «джентльмэнъ», выпивалъ свой стаканъ стаута или виски, и вдругъ, рядомъ, какой-нибудь возчикъ или иной рабочій обращался ко мнѣ: «Могу предложить, сэръ?» Съ этой очаровательной, сдержанной англійской учтивостью. И я, конечно, принималъ, предлагалъ съ своей стороны, и на минуту былъ другомъ съ другомъ, былъ въ соучастіи. Случалось и измѣнять ходъ дня. Случалось пить round, круговую. Но все же Англичане—народъ побѣдителей, Англичанинъ свой историческій ликъ воплотилъ сполна, и потому онъ не можетъ пить съ той самозабвенностью, съ какою пьетъ человѣкъ, затаившій въ крови историческую обиду,—Русскій, Полякъ, Ирландецъ, или Бретонецъ. Упомяну ужь еще и Мексиканца, съ его наспиртованнымъ мецкатлемъ и освѣжительно-бѣловатою пулькэ,—различно перегнанный сокъ агавъ. Бретонецъ пьетъ—словно міръ утопить хочетъ. И великолѣпно. Коли пить, такъ пить. Такъ пить, чтобы все стало инымъ,—и ты, и Земля, и Небо. И чтобъ только это было дѣйствительностью, а все остальное лишь деталями, входящими и уходящими, какъ влетаютъ въ солнечную комнату осы, мухи, и бабочки, бьются объ алмазно-блестящія стекла, и звенятъ, звенятъ, звенятъ.
Развѣ это не понятно? Всѣ цвѣты созданы Солнцемъ. Каждый народъ созданъ Солнцемъ, и носитъ въ крови своей солнечный хмѣль. Но одни, окруженные Солнцемъ, щедрымъ, пьяность Солнца носятъ въ себѣ всегда,—таковы Испанцы, которые вовсе не любятъ вина; другіе, лелѣя въ крови солнечный хмѣль, безъ котораго не живо ничто живое, родились подъ Солнцемъ прячущимся въ туманы, и потому ихъ душою владѣетъ не столько веселая пьяность Солнца, сколько ненасытимая жажда этой пьяности. Пьяный порывъ—къ опьяненію. Неугасимая жажда того, кто пережилъ опьяненіе вчера, и сегодня—не пить ужь не можетъ. Изъ Солнца мы тянемся въ тьму, а изъ тьмы—къ брилліантамъ Солнца. Цвѣтемъ, расцвѣтаемъ, отцвѣтая уронимъ въ землю сѣмена, побудемъ въ темнотѣ и въ низинѣ, повоюемъ съ ними въ незримости, въ малыхъ и страшныхъ битвахъ,—и снова ростетъ изумрудный ростокъ. Къ Солнцу, все выше, къ Солнцу.
Отъ него, что исполнено жаромъ сумасшедшимъ, мы приняли пламенность нашихъ желаній. Ему, золотому, всѣ наши битвы и пляски, наши улыбки и странности. А если глянетъ Луна? Серебряной я спою золотые напѣвы, холоднымъ видѣньямъ лунныхъ лучей—солнечный дамъ поцѣлуй. А ночь слишкомъ затянется,—затоскую: Гдѣ Солнце, гдѣ Солнце? Дайте мнѣ Солнце! Вина!
Скудная и бѣдная природа Бретани. Море сѣдое, грозитъ. Нужно вести съ нимъ борьбу. Безъ конца. Всегда ли есть въ Морѣ рыбы? Всегда, но онѣ уходятъ. У нихъ есть свои дѣла и праздники. Тамъ въ глубинѣ. Не достанешь.
также видеть, как Бретонцы пьют, вот тут в нашем estaminet. Француз пьет, — словно вежливо служит в гомеопатической аптеке. Себе не предложит второго стакана, а уж куда там предложить стакан соседу или принять бокал от него. Немец пьет, — как будто немецкий напиток из неодушевленной бочки законно переходит в живую. Англичанин пьет, — достойно, как истинный сын Британии. Знает, что Scotch Whiskey — вещь священная. Недаром Джон Бёрнс спел балладу о Ячменном Зерне. Англичанин и себя угостит, и вас охотно. Предложит стакан неизвестному, ибо тут — сопричастие к таинству. Мне случалось в Оксфорде заходить в bar, я был одет как «джентльмен», выпивал свой стакан стаута или виски, и вдруг, рядом, какой-нибудь возчик или иной рабочий обращался ко мне: «Могу предложить, сэр?» С этой очаровательной, сдержанной английской учтивостью. И я, конечно, принимал, предлагал с своей стороны, и на минуту был другом с другом, был в соучастии. Случалось и изменять ход дня. Случалось пить round, круговую. Но всё же Англичане — народ победителей, Англичанин свой исторический лик воплотил сполна, и потому он не может пить с той самозабвенностью, с какою пьет человек, затаивший в крови историческую обиду, — Русский, Поляк, Ирландец, или Бретонец. Упомяну уж еще и Мексиканца, с его наспиртованным мецкатлем и освежительно-беловатою пулькэ, — различно перегнанный сок агав. Бретонец пьет — словно мир утопить хочет. И великолепно. Коли пить, так пить. Так пить, чтобы всё стало иным, — и ты, и Земля, и Небо. И чтоб только это было действительностью, а всё остальное лишь деталями, входящими и уходящими, как влетают в солнечную комнату осы, мухи, и бабочки, бьются об алмазно-блестящие стекла, и звенят, звенят, звенят.
Разве это не понятно? Все цветы созданы Солнцем. Каждый народ создан Солнцем, и носит в крови своей солнечный хмель. Но одни, окруженные Солнцем, щедрым, пьяность Солнца носят в себе всегда, — таковы Испанцы, которые вовсе не любят вина; другие, лелея в крови солнечный хмель, без которого не живо ничто живое, родились под Солнцем прячущимся в туманы, и потому их душою владеет не столько веселая пьяность Солнца, сколько ненасытимая жажда этой пьяности. Пьяный порыв — к опьянению. Неугасимая жажда того, кто пережил опьянение вчера, и сегодня — не пить уж не может. Из Солнца мы тянемся в тьму, а из тьмы — к бриллиантам Солнца. Цветем, расцветаем, отцветая уроним в землю семена, побудем в темноте и в низине, повоюем с ними в незримости, в малых и страшных битвах, — и снова растет изумрудный росток. К Солнцу, всё выше, к Солнцу.
От него, что исполнено жаром сумасшедшим, мы приняли пламенность наших желаний. Ему, золотому, все наши битвы и пляски, наши улыбки и странности. А если глянет Луна? Серебряной я спою золотые напевы, холодным виденьям лунных лучей — солнечный дам поцелуй. А ночь слишком затянется, — затоскую: Где Солнце, где Солнце? Дайте мне Солнце! Вина!
Скудная и бедная природа Бретани. Море седое, грозит. Нужно вести с ним борьбу. Без конца. Всегда ли есть в Море рыбы? Всегда, но они уходят. У них есть свои дела и праздники. Там в глубине. Не достанешь.
