Страница:Бальмонт. Морское свечение. 1910.pdf/105

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана



Скалы сѣдыя, голыя. Что съ нихъ взять, когда холодно въ домѣ и дѣтеныши плачутъ? Развѣ, взглянувъ на уродливость ихъ очертаній, на лики утесовъ-чудовищъ, услышишь, какъ въ памяти встанутъ тѣни давнишнихъ битвъ, здѣсь окаменѣвшихъ, и разскажешь голоднымъ дѣтямъ сказку страха, мести, и голода. Необычны Бретонскія скалы. Въ нихъ какъ будто застылъ окаменѣвшій ужасъ пораженныхъ исполиновъ. Гигантовъ, что были полу-люди—полу-звѣри. Преступленіе Природы—предъ ея же дѣтьми. Глядишь, глядишь на эти химерные утесы, и въ душѣ запоетъ струна.


Чей обликъ страшный надо мной?[1]
Кто былъ убитъ здѣсь подъ Луной?
Кентавръ? Поморскій Царь? Драконъ?
То сонъ какихъ былыхъ временъ?
Чей мѣткій такъ былъ золъ ударъ,
Что ты застылъ въ оковахъ чаръ?
Такъ въ смертный мигъ ты жить хотѣлъ,
Что тѣло между мертвыхъ тѣлъ,
Чрезъ сотни лѣтъ, свой ликъ былой
Хранитъ, взнесенный ввысь скалой.
Непобѣдимое отчаянье покоя,
Неустранимыя видѣнья мертвыхъ скалъ,
Молчанье Зодчаго, который, башню строя,
Вознесъ стремительность, но самъ съ высотъ упалъ.
Среди лазурности, которой нѣтъ предѣла,
Среди журчанія тончайшихъ голосовъ,
Узоръ разорванный, изломанное тѣло
И нескончаемость безжалостныхъ часовъ.
Среди Всемірности, собой же устрашенной,
Надъ тѣломъ близкій духъ застылъ въ оковахъ сна.
И въ безпредѣльности, въ лазурности бездонной,
Неумолимая, жестокая Луна.

Объ эти пасмурныя скалы Море разбиваетъ иногда корабли, охотно бросаетъ на нихъ въ осеннія ночи рыбацкія лодки. А гавани? Въ Брестѣ такая роскошная гавань, что могутъ въ ней помѣститься всѣ Европейскіе флоты вмѣстѣ. Но только Море и тутъ подшутило злою своею шуткой: выйти изъ гавани ничего не стоитъ,—войти въ нее очень трудно. Кораблямъ это вѣдомо. И корабли иногда разбиваются.

Что-жь, и то ладно. Не все же однимъ. У купца кораблей много. Корабль разобьется, а выброски достанутся мнѣ. Не знаю достовѣрно, существуетъ-ли теперь побережное право на выброски, по которому каждый, что первый увидитъ, то ему и надлежитъ. Въ 19-омъ вѣкѣ такое право существовало.

Прочтите блестящія страницы Мишлэ, написанныя объ этомъ въ его «Исторіи Франціи». Въ темную ночь и въ грозу бьется корабль съ волнами, бьется, какъ птица съ огромнымъ звѣремъ. Помогаютъ ему съ берега. Зажигаютъ, и тутъ, и тамъ, маякъ. Помогаютъ—ему или Дьяволу? Возникаетъ иногда могучій костеръ, маякъ на одну лишь эту ночь, зажженный ночнымъ чернымъ чувствомъ, привлекаетъ корабль, какъ свѣча ночную бабочку. Не все-же однимъ лишь волнамъ разбиваться о камни. Разбился корабль. А выброски мнѣ.

Какъ же быть мнѣ? Тамъ дѣти кричатъ. Отецъ, мой братъ—потонули вмѣстѣ съ лодкой. Какъ быть? Къ Морю не подступиться. Не потому-ли у Бретонцевъ глаза такъ часто похожи на глаза морскихъ птицъ? Съ Моремъ—по-морскому.

Но поглядите, какъ Бретонцы работаютъ. Долго, упорно, безмолвно. Точно старая пряха прядетъ страшную пряжу смерти и жизни. Посмотрите, какъ молятся они. Всѣмъ

  1. Из стихотворения К. Д. Бальмонта Свет прорвавшийся. (прим. редактора Викитеки)
Тот же текст в современной орфографии


Скалы седые, голые. Что с них взять, когда холодно в доме и детеныши плачут? Разве, взглянув на уродливость их очертаний, на лики утесов-чудовищ, услышишь, как в памяти встанут тени давнишних битв, здесь окаменевших, и расскажешь голодным детям сказку страха, мести, и голода. Необычны Бретонские скалы. В них как будто застыл окаменевший ужас пораженных исполинов. Гигантов, что были полу-люди — полу-звери. Преступление Природы — пред её же детьми. Глядишь, глядишь на эти химерные утесы, и в душе запоет струна.


Чей облик страшный надо мной?[1]
Кто был убит здесь под Луной?
Кентавр? Поморский Царь? Дракон?
То сон каких былых времен?
Чей меткий так был зол удар,
Что ты застыл в оковах чар?
Так в смертный миг ты жить хотел,
Что тело между мертвых тел,
Чрез сотни лет, свой лик былой
Хранит, взнесенный ввысь скалой.
Непобедимое отчаянье покоя,
Неустранимые виденья мертвых скал,
Молчанье Зодчего, который, башню строя,
Вознес стремительность, но сам с высот упал.
Среди лазурности, которой нет предела,
Среди журчания тончайших голосов,
Узор разорванный, изломанное тело
И нескончаемость безжалостных часов.
Среди Всемирности, собой же устрашенной,
Над телом близкий дух застыл в оковах сна.
И в беспредельности, в лазурности бездонной,
Неумолимая, жестокая Луна.

Об эти пасмурные скалы Море разбивает иногда корабли, охотно бросает на них в осенние ночи рыбацкие лодки. А гавани? В Бресте такая роскошная гавань, что могут в ней поместиться все Европейские флоты вместе. Но только Море и тут подшутило злою своею шуткой: выйти из гавани ничего не стоит, — войти в нее очень трудно. Кораблям это ведомо. И корабли иногда разбиваются.

Что ж, и то ладно. Не всё же одним. У купца кораблей много. Корабль разобьется, а выброски достанутся мне. Не знаю достоверно, существует ли теперь побережное право на выброски, по которому каждый, что первый увидит, то ему и надлежит. В 19-ом веке такое право существовало.

Прочтите блестящие страницы Мишлэ, написанные об этом в его «Истории Франции». В темную ночь и в грозу бьется корабль с волнами, бьется, как птица с огромным зверем. Помогают ему с берега. Зажигают, и тут, и там, маяк. Помогают — ему или Дьяволу? Возникает иногда могучий костер, маяк на одну лишь эту ночь, зажженный ночным черным чувством, привлекает корабль, как свеча ночную бабочку. Не всё же одним лишь волнам разбиваться о камни. Разбился корабль. А выброски мне.

Как же быть мне? Там дети кричат. Отец, мой брат — потонули вместе с лодкой. Как быть? К Морю не подступиться. Не потому ли у Бретонцев глаза так часто похожи на глаза морских птиц? С Морем — по-морскому.

Но поглядите, как Бретонцы работают. Долго, упорно, безмолвно. Точно старая пряха прядет страшную пряжу смерти и жизни. Посмотрите, как молятся они. Всем

  1. Из стихотворения К. Д. Бальмонта Свет прорвавшийся. (прим. редактора Викитеки)