Страница:Бальмонт. Морское свечение. 1910.pdf/124

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


тамъ, всю душу вовлекаетъ въ напряженность, манитъ, смѣется, и плачетъ.

— Лэди Лина, это кто-то тамъ колдуетъ?

Да, конечно, кто-то колдуетъ, хоть такъ простъ инструментъ сей магіи: гитара, излюбленная и въ Россіи, а въ Испаніи, кажется, болѣе необходимая для существованія, чѣмъ у насъ въ деревняхъ ложка и соха. Кромѣ гитары, въ Испаніи очень распространенный инструментъ—гармоника, опять-таки излюбленный въ Россіи. Только гитара въ Испаніи распространена—какъ гармоника въ Россіи, а гармоника въ Испаніи—какъ гитара въ Россіи. Когда Испанецъ любитъ, онъ беретъ гитару—и поетъ. Когда онъ ненавидитъ, онъ беретъ гитару—и пѣньемъ угрожаетъ. Когда онъ тоскуетъ, онъ беретъ гитару—и безъ конца тянетъ звуковые переливы, такъ что copla въ четыре строки превращается въ цѣлую длинную поэму. Въ народныхъ своихъ пѣсняхъ, въ трехстрочныхъ Soleares (одиночества), въ четырехстрочныхъ Coplas (строфы), или въ семистрочникахъ—Seguidillas, Испанецъ съ неистощимостью ребенка, играющаго камешками и раковинками, безъ конца подбираетъ разныя красивыя бездѣлушки, тѣ милые пустячки, которые являетъ столь обильно игра сердца, и безъ которыхъ наша жизнь стала бы механическимъ дѣломъ, такимъ серьезнымъ, что, пожалуй, никто и не захотѣлъ бы жить. Три минутки Испанецъ глядѣлъ на возникшую передъ нимъ черноокую сеньору, и вотъ онъ поетъ:

Гдѣ желаніе, тамъ восхищенье,
Черноокая, въ траурѣ ты,
Но глядѣть на тебя наслажденье.

Разъ зоветъ наслажденье, нужно конечно за нимъ идти. Къ чему останавливаться на третьей строчкѣ?

Если бъ тысячу душъ я имѣлъ,
Я бы всѣ ихъ тебѣ подарилъ,
Не имѣю, возьми же одну,
Но возьми же тысячу разъ.

Человѣкъ говоритъ струной, значитъ онъ съ сердцемъ совѣтовался, а тутъ—

Сердце мое говоритъ, говоритъ мнѣ,
Что умираетъ, что умираетъ,
Я жь говорю ему, я жь говорю ему,
Ты исповѣдуйся, ты исповѣдуйся.

И исповѣдь начинается немедленно. Кто объятъ любовью, тотъ объятъ угрозой смерти, а какой же Католикъ не исповѣдуется передъ смертью?

О, свѣтлянка моя, о, малютка,
Ты цвѣтокъ восковой и медовый,
Я пчела, я пчела золотая,
Какъ могу я тебя не любить?

Языкъ почти церковный.

Если бъ зналъ я, что цвѣтами
Я въ тебѣ добуду Рай,
Я тебѣ цвѣтовъ принесъ бы,
Больше, чѣмъ Апрѣль и Май.

Пѣвучая рѣчь журчитъ и течетъ, повышаясь въ интонаціяхъ, снова понижаясь, дѣлаясь нѣжной, дѣлаясь упрекающей, дѣлаясь угрожающей, дѣлаясь насмѣшливой. Чтобъ не обидѣть и третій обычный размѣръ народной Испанской пѣсни, возникаютъ и сегидильи, рисуя всю измѣнчивую капризность любящаго и любимаго существа.

Тот же текст в современной орфографии

там, всю душу вовлекает в напряженность, манит, смеется, и плачет.

— Леди Лина, это кто-то там колдует?

Да, конечно, кто-то колдует, хоть так прост инструмент сей магии: гитара, излюбленная и в России, а в Испании, кажется, более необходимая для существования, чем у нас в деревнях ложка и соха. Кроме гитары, в Испании очень распространенный инструмент — гармоника, опять-таки излюбленный в России. Только гитара в Испании распространена — как гармоника в России, а гармоника в Испании — как гитара в России. Когда Испанец любит, он берет гитару — и поет. Когда он ненавидит, он берет гитару — и пеньем угрожает. Когда он тоскует, он берет гитару — и без конца тянет звуковые переливы, так что copla в четыре строки превращается в целую длинную поэму. В народных своих песнях, в трехстрочных Soleares (одиночества), в четырехстрочных Coplas (строфы), или в семистрочниках — Seguidillas, Испанец с неистощимостью ребенка, играющего камешками и раковинками, без конца подбирает разные красивые безделушки, те милые пустячки, которые являет столь обильно игра сердца, и без которых наша жизнь стала бы механическим делом, таким серьезным, что, пожалуй, никто и не захотел бы жить. Три минутки Испанец глядел на возникшую перед ним черноокую сеньору, и вот он поет:

Где желание, там восхищенье,
Черноокая, в трауре ты,
Но глядеть на тебя наслажденье.

Раз зовет наслажденье, нужно конечно за ним идти. К чему останавливаться на третьей строчке?

Если б тысячу душ я имел,
Я бы все их тебе подарил,
Не имею, возьми же одну,
Но возьми же тысячу раз.

Человек говорит струной, значит он с сердцем советовался, а тут —

Сердце мое говорит, говорит мне,
Что умирает, что умирает,
Я ж говорю ему, я ж говорю ему,
Ты исповедуйся, ты исповедуйся.

И исповедь начинается немедленно. Кто объят любовью, тот объят угрозой смерти, а какой же Католик не исповедуется перед смертью?

О, светлянка моя, о, малютка,
Ты цветок восковой и медовый,
Я пчела, я пчела золотая,
Как могу я тебя не любить?

Язык почти церковный.

Если б знал я, что цветами
Я в тебе добуду Рай,
Я тебе цветов принес бы,
Больше, чем Апрель и Май.

Певучая речь журчит и течет, повышаясь в интонациях, снова понижаясь, делаясь нежной, делаясь упрекающей, делаясь угрожающей, делаясь насмешливой. Чтоб не обидеть и третий обычный размер народной Испанской песни, возникают и сегидильи, рисуя всю изменчивую капризность любящего и любимого существа.