Я тебя обожаю,—не помнишь, |
Или еще короче въ противопоставленіяхъ.
Внимателенъ,—неблагодарна, |
Но вотъ, какъ туристы, мы насладились Барселоной. Видѣли эти гибкія тѣла, полныя красоты и тигриности, ощущали эту свободу Южнаго народа, который и день, и ночь поетъ, смѣется, и празднуетъ радость жизни, заходили въ какой-то безымянный музей старинной живописи и видѣли тамъ несравненнаго святого Себастіана Рибейры, заходили въ другой музей—доисторическихъ древностей, и видѣли тамъ много любопытностей, главное же видѣли очаровательную любопытность въ комнатѣ сторожа, уже выходящей за предѣлы музея, поющаго сверчка въ маленькой-премаленькой клѣточкѣ, ѣздили на фюникюлеркѣ въ окрестности Барселоны, на гору Тибидабо, откуда видна вся Каталонская равнина, желтая, зеленая, и темная, въ рамѣ синяго Моря, слышали тамъ въ лѣсу, какъ кукуетъ кукушка, ну, совсѣмъ какъ у насъ, во Владимірскихъ лѣсахъ, гдѣ въ такую весеннюю пору душисто бѣлѣютъ въ тѣни колокольчики бѣлыхъ ландышей. Будетъ. Бѣжимъ.
Съ закатомъ дня мы садимся на пароходъ. Вокругъ шумитъ неугомонная толпа, гремитъ военная музыка, звучатъ прощальныя привѣтствія, корабль дрогнулъ, городъ отступилъ, длинной полосою вырисовались пальмы прибрежнаго бульвара, шпили собора въ лучахъ заходящаго Солнца дольше всего хранятъ свой высокій привѣтъ, но сумерки: быстро сгущаются, пассажиры одинъ за другимъ уходятъ въ каюты, ты одинъ съ душою своей, или вдвоемъ—съ той, кто тебя не отлучитъ отъ души твоей, смотри на шумящее Море ночное, въ этихъ всплескахъ и ропотахъ говоритъ благозвучіе довременной бесѣды Міра съ самимъ собой.
Ночь прошла. По окраинамъ Неба зачинается день, и въ слабомъ этомъ свѣтѣ обрисовывается очеркъ Майорки. Побережье Мирамара, зеленые склоны съ виноградниками, островки, и панорама весьма малаго столичнаго города Пальмы съ его, вздымающимся надъ волнами, поразительно красивымъ соборомъ, еще издали приковывающемъ взглядъ. Какъ говоритъ одинъ растроганный старинный историкъ Майорки, соборъ этотъ, построенный на нѣкоей возвышенности, есть какъ бы сторожевая башня, крѣпость, возвышенная стройность изъ слоновой кости, прибѣжище и капитолій, созданье изумительное, назначенное быть трономъ и дворцомъ Творца, мистическая лѣстница, предѣлы которой, кажется, скрываются въ облакахъ, дабы создать звено межь Землею и Небомъ. Болѣе чѣмъ полтысячи лѣтъ тому назадъ, здѣсь во время морской бури, тонулъ Хаимэ Первый. Донъ Хаимэ Завоеватель горячо помолился Дѣвѣ Пречистой, она спасла его, и это въ ея честь вознеслось это стройное зданіе на самомъ берегу Моря, въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ волнъ, такъ что, послушавъ молитвенныхъ напѣвовъ и напоивъ свою вниматель-
Я тебя обожаю, — не помнишь, |
Или еще короче в противопоставлениях.
Внимателен, — неблагодарна, |
Но вот, как туристы, мы насладились Барселоной. Видели эти гибкие тела, полные красоты и тигриности, ощущали эту свободу Южного народа, который и день, и ночь поет, смеется, и празднует радость жизни, заходили в какой-то безымянный музей старинной живописи и видели там несравненного святого Себастиана Рибейры, заходили в другой музей — доисторических древностей, и видели там много любопытностей, главное же видели очаровательную любопытность в комнате сторожа, уже выходящей за пределы музея, поющего сверчка в маленькой-премаленькой клеточке, ездили на фюникюлерке в окрестности Барселоны, на гору Тибидабо, откуда видна вся Каталонская равнина, желтая, зеленая, и темная, в раме синего Моря, слышали там в лесу, как кукует кукушка, ну, совсем как у нас, во Владимирских лесах, где в такую весеннюю пору душисто белеют в тени колокольчики белых ландышей. Будет. Бежим.
С закатом дня мы садимся на пароход. Вокруг шумит неугомонная толпа, гремит военная музыка, звучат прощальные приветствия, корабль дрогнул, город отступил, длинной полосою вырисовались пальмы прибрежного бульвара, шпили собора в лучах заходящего Солнца дольше всего хранят свой высокий привет, но сумерки: быстро сгущаются, пассажиры один за другим уходят в каюты, ты один с душою своей, или вдвоем — с той, кто тебя не отлучит от души твоей, смотри на шумящее Море ночное, в этих всплесках и ропотах говорит благозвучие довременной беседы Мира с самим собой.
Ночь прошла. По окраинам Неба зачинается день, и в слабом этом свете обрисовывается очерк Майорки. Побережье Мирамара, зеленые склоны с виноградниками, островки, и панорама весьма малого столичного города Пальмы с его, вздымающимся над волнами, поразительно красивым собором, еще издали приковывающем взгляд. Как говорит один растроганный старинный историк Майорки, собор этот, построенный на некоей возвышенности, есть как бы сторожевая башня, крепость, возвышенная стройность из слоновой кости, прибежище и капитолий, созданье изумительное, назначенное быть троном и дворцом Творца, мистическая лестница, пределы которой, кажется, скрываются в облаках, дабы создать звено меж Землею и Небом. Более чем полтысячи лет тому назад, здесь во время морской бури, тонул Хаимэ Первый. Дон Хаимэ Завоеватель горячо помолился Деве Пречистой, она спасла его, и это в её честь вознеслось это стройное здание на самом берегу Моря, в нескольких саженях от волн, так что, послушав молитвенных напевов и напоив свою вниматель-
