чѣмъ солома, шафранъ и мертвецъ;—болѣе желтый, чѣмъ зависть.—Зеленѣе базилики;—зеленѣе, чѣмъ перецъ;—зеленѣе, чѣмъ лугъ;—зеленѣе надежды.—Бѣлѣй, чѣмъ молоко;—бѣлѣй, чѣмъ горностай.—Чернѣй смолы;—чернѣй, чѣмъ воронъ;—чернѣй, чѣмъ сердце;—чѣмъ часъ дурной.—Краснѣе мака;—краснѣе, чѣмъ кровь.—Пьянѣе лозы;—пьянѣе вина;—пьянѣе комара;—пьянѣе, чѣмъ Ной.—Молчаливѣе мертвыхъ;—молчаливѣе вора;—молчаливѣе камня;—молчаливѣе молящихся.—Деликатнѣе дамы;—деликатнѣе монахини;—деликатнѣе зеркала;—деликатнѣе не тронь меня.—Желаннѣе удачи;—желаннѣе поцѣлуя.—Тяжелѣй свинца;—тяжелѣй, чѣмъ долгъ.—Ревнивѣе, чѣмъ Турокъ;—ревнивѣй, чѣмъ старикъ.—Серьезнѣй, чѣмъ судья;—серьезнѣй, чѣмъ оселъ;—серьезнѣй завѣщанья.—Слѣпѣй, чѣмъ кротъ;—слѣпѣй, чѣмъ гнѣвъ.—Нѣжнѣй, чѣмъ бархатъ;—нѣжнѣе травинки.—Грязнѣе, чѣмъ помойная яма;—грязнѣе, чѣмъ слухъ исповѣдника.—Ровнѣе, чѣмъ ладонь;—ровнѣе дороги въ Адъ.—Веселѣй, чѣмъ барабанъ;—веселѣй, чѣмъ кастаньеты;—веселѣй цвѣтовъ и Пасхи;—веселѣй, чѣмъ Май.—Благороднѣе земли;—благороднѣе, чѣмъ конь.—Страшнѣе смерти;—страшнѣе безчестья.—Болѣе одинъ, чѣмъ стебель;—чѣмъ глухой пустырь;—чѣмъ одна душа.—Болѣе потерянъ, чѣмъ булавка;—болѣе, чѣмъ мышь во рту у кошки.—Говоритъ, какъ книга;—говоритъ, какъ старый.—Всегда наверху, какъ масло;—всегда наверху, какъ пѣна;—какъ пробка въ водѣ, не потонетъ.—Слушалъ его, какъ слушаютъ дождь осенній.—Какъ тотъ, кто продалъ тѣнь свою;—какъ муха въ молокѣ;—какъ мальчикъ въ новыхъ башмакахъ.—Печальнѣй кипариса;—печальнѣй похоронъ;—печальнѣй Долоросы.—Знаетъ больше, чѣмъ кукушка;—знаетъ болѣе, чѣмъ змѣи;—знаетъ больше, чѣмъ колдуньи;—знаетъ больше, чѣмъ кто любитъ.
Интересно, что Португальцы сообщили въ одной изъ своихъ пословицъ—«Великій, какъ Море, болѣе великій, чѣмъ милость Господня»,—и въ другой пословицѣ—«Бѣденъ, какъ Іовъ, бѣденъ, какъ Дьяволъ». И въ то же время они, такъ же какъ несравненно болѣе ихъ сильные Испанцы, будучи весьма Католическими, были чрезмѣрно строги къ Дьяволу и чрезвычайно услужливы и снисходительны къ Богу. Быть можетъ, они помнили, что Іовъ, по волѣ Божіей, за временной своей бѣдностью былъ стократно богатъ? И, быть можетъ, какъ Оригенъ, они твердо знали, что Дьяволъ въ концѣ-концовъ можетъ помириться съ Богомъ, и потому, какъ люди страстные, вымещали на немъ временную безполезность уклоненія отъ неизбѣжной конечной судьбы?
Когда Мильтонъ путешествовалъ по Италіи, онъ однажды гдѣ-то, должно быть въ саду, заснулъ. Увидала его молодая Итальянка, красивая. Загорѣлась. И сейчасъ же написала:—«Occhi, stelle mortali, si chiusi m’uccidite, aperti, che farete?» «Очи, смертныя звѣзды, коль закрытыя меня убиваете, открытыя, что вы сдѣлаете?»—Есть какая-то красивая жестокость въ таинственной ироніи Судьбы: именно тѣ глаза, которые исторгли изъ нѣжнаго сердца это итальянски-чарующее восклицаніе,—ослѣпли. Не увидали ли они однажды слишкомъ лучистый сонъ?
Данте въ точности опредѣлилъ ощущеніе, которое овладѣваетъ человѣкомъ при вступленіи въ совершенно новое царство, въ блаженно-райскую страну «La novitá
чем солома, шафран и мертвец; — более желтый, чем зависть. — Зеленее базилики; — зеленее, чем перец; — зеленее, чем луг; — зеленее надежды. — Белей, чем молоко; — белей, чем горностай. — Черней смолы; — черней, чем ворон; — черней, чем сердце; — чем час дурной. — Краснее мака; — краснее, чем кровь. — Пьянее лозы; — пьянее вина; — пьянее комара; — пьянее, чем Ной. — Молчаливее мертвых; — молчаливее вора; — молчаливее камня; — молчаливее молящихся. — Деликатнее дамы; — деликатнее монахини; — деликатнее зеркала; — деликатнее не тронь меня. — Желаннее удачи; — желаннее поцелуя. — Тяжелей свинца; — тяжелей, чем долг. — Ревнивее, чем Турок; — ревнивей, чем старик. — Серьезней, чем судья; — серьезней, чем осел; — серьезней завещанья. — Слепей, чем крот; — слепей, чем гнев. — Нежней, чем бархат; — нежнее травинки. — Грязнее, чем помойная яма; — грязнее, чем слух исповедника. — Ровнее, чем ладонь; — ровнее дороги в Ад. — Веселей, чем барабан; — веселей, чем кастаньеты; — веселей цветов и Пасхи; — веселей, чем Май. — Благороднее земли; — благороднее, чем конь. — Страшнее смерти; — страшнее бесчестья. — Более один, чем стебель; — чем глухой пустырь; — чем одна душа. — Более потерян, чем булавка; — более, чем мышь во рту у кошки. — Говорит, как книга; — говорит, как старый. — Всегда наверху, как масло; — всегда наверху, как пена; — как пробка в воде, не потонет. — Слушал его, как слушают дождь осенний. — Как тот, кто продал тень свою; — как муха в молоке; — как мальчик в новых башмаках. — Печальней кипариса; — печальней похорон; — печальней Долоросы. — Знает больше, чем кукушка; — знает более, чем змеи; — знает больше, чем колдуньи; — знает больше, чем кто любит.
Интересно, что Португальцы сообщили в одной из своих пословиц — «Великий, как Море, более великий, чем милость Господня», — и в другой пословице — «Беден, как Иов, беден, как Дьявол». И в то же время они, так же как несравненно более их сильные Испанцы, будучи весьма Католическими, были чрезмерно строги к Дьяволу и чрезвычайно услужливы и снисходительны к Богу. Быть может, они помнили, что Иов, по воле Божией, за временной своей бедностью был стократно богат? И, быть может, как Ориген, они твердо знали, что Дьявол в конце концов может помириться с Богом, и потому, как люди страстные, вымещали на нём временную бесполезность уклонения от неизбежной конечной судьбы?
Когда Мильтон путешествовал по Италии, он однажды где-то, должно быть в саду, заснул. Увидала его молодая Итальянка, красивая. Загорелась. И сейчас же написала: — «Occhi, stelle mortali, si chiusi m’uccidite, aperti, che farete?» «Очи, смертные звезды, коль закрытые меня убиваете, открытые, что вы сделаете?» — Есть какая-то красивая жестокость в таинственной иронии Судьбы: именно те глаза, которые исторгли из нежного сердца это итальянски-чарующее восклицание, — ослепли. Не увидали ли они однажды слишком лучистый сон?
Данте в точности определил ощущение, которое овладевает человеком при вступлении в совершенно новое царство, в блаженно-райскую страну «La novitá
