Страница:Бальмонт. Морское свечение. 1910.pdf/62

Однако же въ каждомъ году
Есть страшная, тяжкая ночь,
Въ которую въ замкѣ никто неспособенъ заснуть;
И тѣхъ даже, кто ничего
Не видитъ, не слышитъ,
Не знаетъ во тьмѣ ни о чемъ,
Объемлетъ тревога, чего-то имъ все неспокойно;
Какъ-будто бы что-то внѣ мѣры въ природѣ тогда.
Во всю эту ночь, хоть бы небо безоблачнымъ было,
Надъ замкомъ какая-то туча виситъ,
А ближе, деревья, въ саду, хоть безъ вѣтра,
Шуршатъ, шелестятъ, шелестятъ.
На башнѣ одиннадцать лишь истекаетъ,
А въ малой часовнѣ ужь стуки, движенья,
Какъ-будто тамъ ходятъ, какъ-будто тамъ бродятъ,
И утварь встаетъ по мѣстамъ.
Скрываются въ замкѣ всѣ слуги подальше,
Лишь самые смѣлые ближе подходятъ,
И слушаютъ, смотрятъ, глядятъ,
Ихъ лица блѣднѣютъ, ихъ волосы встали,
И ужасомъ воздухъ насыщенъ кругомъ.
Бьетъ полночь. Двѣнадцать часовъ.
Растворяются двери въ часовнѣ
Сами собой,
Загораются свѣчи
На алтарѣ,
Но дивнымъ какимъ-то,
Блѣднымъ какимъ-то
И синеватымъ свѣтомъ;
Привидѣніе женщины, въ бѣлой и длинной одеждѣ,
Съ волосами распущенными,
Съ лицомъ отъ болѣзни увядшимъ,
Встаетъ на колѣни предъ алтаремъ.
Холодъ могильный внезапно кругомъ настаетъ;
Въ ризѣ священникъ идетъ обѣдню служить.
Чудовищный видъ!
Тотъ священникъ—скелетъ.
Голова его—трупья.
Руки, несущія чашу,—лишь бѣлыя кости.
Два передъ нимъ, въ стихаряхъ,
Малые два скелета,
Чашу одинъ несетъ,
Въ которой вода и вино.
Другой же—огромный требникъ.
Начинается месса святая.
Руки свои какъ нужно слагаетъ священникъ,
Ихъ воздымаетъ,
Обернулся, и сталъ на колѣни,
Въ требникъ глядитъ и читаетъ,
Молится онъ горячо;
Сдается, что этимъ молитвамъ
Отвѣтствуютъ два мертвеца.
Два малыхъ скелета,
Но голоса нѣтъ никакого,
И не слышно ни вздоха.
Только въ минуту, когда
Подносится съ кровію тѣло Господне,
Слышится отзвукъ звонка костяного,
Прерывая глухое молчанье.
Конченъ обрядъ;
Въ кресло садится священникъ,
Исповѣдаться призракъ подходитъ.
Какъ горячо передъ этимъ онъ молится,
Тяжесть какая грудь разрываетъ ему!
Исповѣдуется.
Слушаетъ молча священникъ,
Слушаетъ, слушаетъ долго.
Сколько же слезъ и вздыханій
Исповѣдь ту прерываетъ.
Боже Великій!
Какъ же должны быть ужасны признанья
Того привидѣнья,
Преступленья его!

Тот же текст в современной орфографии

Однако же в каждом году
Есть страшная, тяжкая ночь,
В которую в замке никто не способен заснуть;
И тех даже, кто ничего
Не видит, не слышит,
Не знает во тьме ни о чём,
Объемлет тревога, чего-то им всё неспокойно;
Как будто бы что-то вне меры в природе тогда.
Во всю эту ночь, хоть бы небо безоблачным было,
Над замком какая-то туча висит,
А ближе, деревья, в саду, хоть без ветра,
Шуршат, шелестят, шелестят.
На башне одиннадцать лишь истекает,
А в малой часовне уж стуки, движенья,
Как будто там ходят, как будто там бродят,
И утварь встает по местам.
Скрываются в замке все слуги подальше,
Лишь самые смелые ближе подходят,
И слушают, смотрят, глядят,
Их лица бледнеют, их волосы встали,
И ужасом воздух насыщен кругом.
Бьет полночь. Двенадцать часов.
Растворяются двери в часовне
Сами собой,
Загораются свечи
На алтаре,
Но дивным каким-то,
Бледным каким-то
И синеватым светом;
Привидение женщины, в белой и длинной одежде,
С волосами распущенными,
С лицом от болезни увядшим,
Встает на колени пред алтарем.
Холод могильный внезапно кругом настает;
В ризе священник идет обедню служить.
Чудовищный вид!
Тот священник — скелет.
Голова его — трупья.
Руки, несущие чашу, — лишь белые кости.
Два перед ним, в стихарях,
Малые два скелета,
Чашу один несет,
В которой вода и вино.
Другой же — огромный требник.
Начинается месса святая.
Руки свои как нужно слагает священник,
Их воздымает,
Обернулся, и стал на колени,
В требник глядит и читает,
Молится он горячо;
Сдается, что этим молитвам
Ответствуют два мертвеца.
Два малых скелета,
Но голоса нет никакого,
И не слышно ни вздоха.
Только в минуту, когда
Подносится с кровию тело Господне,
Слышится отзвук звонка костяного,
Прерывая глухое молчанье.
Кончен обряд;
В кресло садится священник,
Исповедаться призрак подходит.
Как горячо перед этим он молится,
Тяжесть какая грудь разрывает ему!
Исповедуется.
Слушает молча священник,
Слушает, слушает долго.
Сколько же слез и вздыханий
Исповедь ту прерывает.
Боже Великий!
Как же должны быть ужасны признанья
Того привиденья,
Преступленья его!