Что мнѣ въ цвѣтахъ, что ароматъ свой нѣжный
Въ лучахъ луны и въ блескѣ солнца льютъ:
Вѣдь все равно навѣкъ, не нынче—завтра,
Они умрутъ!
5 Что въ шумномъ днѣ, что въ ночи благодатной
Они мнѣ оба дань свою несутъ;
Но день умолкнетъ; дрогнетъ ночь, блѣднѣя,—
Они умрутъ!
Что мнѣ въ любви, что въ клятвахъ, поцѣлуяхъ!
10 Въ май жизни ихъ намъ боги съ неба шлютъ;
Но въ безднѣ Смерти иль во тьмѣ Измѣны
Они умрутъ!
Что мне в цветах, что аромат свой нежный
В лучах луны и в блеске солнца льют:
Ведь всё равно навек, не нынче — завтра,
Они умрут!
5 Что в шумном дне, что в ночи благодатной
Они мне оба дань свою несут;
Но день умолкнет; дрогнет ночь, бледнея, —
Они умрут!
Что мне в любви, что в клятвах, поцелуях!
10 В май жизни их нам боги с неба шлют;
Но в бездне Смерти иль во тьме Измены
Они умрут!
Наклонись надъ колодцемъ,—увидишь ты тамъ,
Словно грязная яма чернѣется,
Пахнетъ гнилью и плесень ростетъ по краямъ,
И прозрачной струи не виднѣется.
5 Но внизу, въ глубинѣ, среди гнили и тьмы,
Тамъ гдѣ пропасть чернѣется мглистая,
Какъ въ суровыхъ объятьяхъ угрюмой тюрьмы,
Робко бьется струя серебристая.
Наклонись над колодцем, — увидишь ты там,
Словно грязная яма чернеется,
Пахнет гнилью и плесень растёт по краям,
И прозрачной струи не виднеется.
5 Но внизу, в глубине, среди гнили и тьмы,
Там где пропасть чернеется мглистая,
Как в суровых объятьях угрюмой тюрьмы,
Робко бьётся струя серебристая.
