онъ не говорилъ мнѣ ничего, онъ только пристально смотрѣлъ. Но я все читала, что было у него въ душѣ. Мнѣ было радостно и уютно. Мы оба такъ вѣрили другъ другу,—точно братъ къ сестрѣ вернулся изъ-за дальняго Моря. Точно снова умъ понялъ, что раньше понималъ, но забылъ. Точно вся я стала легкая, вся стала какъ воздухъ и свѣтъ,—и въ одно и то же время была всюду и была тамъ, гдѣ мнѣ было такъ уютно. Весь міръ превратился въ одинъ золотой сонъ. Ото всего исходило сіяніе. Длинныя гроздья цвѣтовъ, душистыхъ, какъ желтая и бѣлая акація, откуда-то тянулись ко мнѣ, качались, хоть вѣтра не было. И бабочки порхали, голубыя и желтыя, такія веселыя, узорныя. Все смѣшалось. Я слышала, какъ трепещутъ маленькія крылышки. Хотѣла открыть глаза, а они не раскрывались. Хотѣла встать—и не могла. Солнечный лучъ, широкой полосой, захватилъ меня, обнялъ, и точно не пускалъ. А строки пѣли во мнѣ… „Золотымъ дождемъ“… „Золотымъ дождемъ“…
Юноша. А потомъ?
Елена. Съ тѣхъ поръ я всегда ихъ помнила. Я ихъ часто вспоминаю, когда я вижу что-нибудь красивое. Лицо, въ которомъ свѣтъ, или весенніе цвѣты, нѣжные лютики, или Небо, на которомъ, одно только облачко, по краямъ золотое.
Юноша. Ты очень любишь эти строки?
Елена. Очень.
Юноша. А что въ нихъ—ты знаешь?
он не говорил мне ничего, он только пристально смотрел. Но я всё читала, что было у него в душе. Мне было радостно и уютно. Мы оба так верили друг другу, — точно брат к сестре вернулся из-за дальнего Моря. Точно снова ум понял, что раньше понимал, но забыл. Точно вся я стала легкая, вся стала как воздух и свет, — и в одно и то же время была всюду и была там, где мне было так уютно. Весь мир превратился в один золотой сон. Ото всего исходило сияние. Длинные гроздья цветов, душистых, как желтая и белая акация, откуда-то тянулись ко мне, качались, хоть ветра не было. И бабочки порхали, голубые и желтые, такие веселые, узорные. Всё смешалось. Я слышала, как трепещут маленькие крылышки. Хотела открыть глаза, а они не раскрывались. Хотела встать — и не могла. Солнечный луч, широкой полосой, захватил меня, обнял, и точно не пускал. А строки пели во мне… «Золотым дождем»… «Золотым дождем»…
Юноша. А потом?
Елена. С тех пор я всегда их помнила. Я их часто вспоминаю, когда я вижу что-нибудь красивое. Лицо, в котором свет, или весенние цветы, нежные лютики, или Небо, на котором, одно только облачко, по краям золотое.
Юноша. Ты очень любишь эти строки?
Елена. Очень.
Юноша. А что в них — ты знаешь?
