наконецъ, Альфредъ увидѣлъ, что я вовсе не плантаторъ. Онъ многое измѣнилъ, исправилъ, уступая моимъ взглядамъ, но я все-таки былъ недоволенъ, и это казалось ему нелѣпымъ. Но дѣло въ томъ, что мнѣ было ненавистно рабство само по себѣ, мнѣ было противно заставлять работать этихъ мужчинъ и женщинъ, противно держать ихъ въ невѣжествѣ, грубости и порокахъ, только для того, чтобы они наживали мнѣ деньги! Кромѣ того я не могъ удержаться, чтобы не вмѣшиваться въ разныя хозяйственныя мелочи. Такъ какъ я самъ лѣнивѣйшій изъ смертныхъ, то я невольно сочувствовалъ лѣнивымъ работникамъ, и когда кто-нибудь изъ этихъ жалкихъ клалъ камни на дно своей корзины, чтобы она вѣсила потяжелѣе, или наполнялъ свой мѣшокъ грязью и только сверху прикрывалъ хлопкомъ, я чувствовалъ, что на его мѣстѣ я поступилъ бы точно также, и потому не позволялъ сѣчь его. Въ сущности при мнѣ невозможно было поддерживать дисциплину на плантаціи. И вотъ, въ концѣ концовъ мы съ Альфредомъ пришли къ тому же, къ чему я пришелъ съ отцомъ много лѣтъ тому назадъ. Онъ сказалъ мнѣ, что я сантименталенъ, какъ женщина, и совершенно неспособенъ вести дѣло, и затѣмъ посовѣтовалъ мнѣ взять денежный капиталъ и домъ въ Новомъ Орлеанѣ, и приняться писать стихи, а ему предоставить управлять плантаціей. Мы разстались, и я переселился сюда.
— А отчего вы тогда же не отпустили на свободу своихъ невольниковъ?
— Какъ-то въ голову не приходило. Держать ихъ, какъ орудія для добыванія денегъ, я не могъ; держать ихъ, чтобы они помогали мнѣ тратить деньги было не такъ безобразно. Нѣкоторые изъ нихъ были наши старые слуги, которыхъ я очень любилъ, а молодые были ихъ дѣти. Всѣ они, казалось, были довольны своимъ положеніемъ. — Онъ замолчалъ и задумчиво прошелся по комнатѣ.
— Было время въ моей жизни, — снова заговорилъ онъ, — когда у меня были планы, надежды сдѣлать что-нибудь въ этомъ мірѣ, а не просто плыть но теченію. У меня было стремленіе стать, такъ сказать, освободителемъ, избавить мою родину отъ этого пятна и позора. Я думаю, у всѣхъ молодыхъ людей бываютъ такіе припадки въ извѣстное время жизни, а потомъ…
— Отчего же вы ничего не сдѣлали! — вскричала миссъ Офелія; — вы не должны были, „возложивъ руку на плугъ, оглядываться назадъ“.
— Жизнь моя устроилась не такъ, какъ я ожидалъ, и я,
наконец, Альфред увидел, что я вовсе не плантатор. Он многое изменил, исправил, уступая моим взглядам, но я всё-таки был недоволен, и это казалось ему нелепым. Но дело в том, что мне было ненавистно рабство само по себе, мне было противно заставлять работать этих мужчин и женщин, противно держать их в невежестве, грубости и пороках, только для того, чтобы они наживали мне деньги! Кроме того я не мог удержаться, чтобы не вмешиваться в разные хозяйственные мелочи. Так как я сам ленивейший из смертных, то я невольно сочувствовал ленивым работникам, и когда кто-нибудь из этих жалких клал камни на дно своей корзины, чтобы она весила потяжелее, или наполнял свой мешок грязью и только сверху прикрывал хлопком, я чувствовал, что на его месте я поступил бы точно также, и потому не позволял сечь его. В сущности при мне невозможно было поддерживать дисциплину на плантации. И вот, в конце концов мы с Альфредом пришли к тому же, к чему я пришел с отцом много лет тому назад. Он сказал мне, что я сантиментален, как женщина, и совершенно неспособен вести дело, и затем посоветовал мне взять денежный капитал и дом в Новом Орлеане, и приняться писать стихи, а ему предоставить управлять плантацией. Мы расстались, и я переселился сюда.
— А отчего вы тогда же не отпустили на свободу своих невольников?
— Как-то в голову не приходило. Держать их, как орудия для добывания денег, я не мог; держать их, чтобы они помогали мне тратить деньги было не так безобразно. Некоторые из них были наши старые слуги, которых я очень любил, а молодые были их дети. Все они, казалось, были довольны своим положением. — Он замолчал и задумчиво прошелся по комнате.
— Было время в моей жизни, — снова заговорил он, — когда у меня были планы, надежды сделать что-нибудь в этом мире, а не просто плыть но течению. У меня было стремление стать, так сказать, освободителем, избавить мою родину от этого пятна и позора. Я думаю, у всех молодых людей бывают такие припадки в известное время жизни, а потом…
— Отчего же вы ничего не сделали! — вскричала мисс Офелия; — вы не должны были, „возложив руку на плуг, оглядываться назад“.
— Жизнь моя устроилась не так, как я ожидал, и я,
