— Сюда, Додо, — повелительно крикнулъ его господинъ.
Додо подбѣжалъ и держалъ лошадь, пока Генрикъ садился.
— Вотъ тебѣ на гостинцы, — сказалъ ему мальчикъ, бросая мелкую монету, — можешь пойти и купить себѣ что хочешь!
Генрикъ пустился догонять Еву, а Додо стоялъ и смотрѣлъ на обоихъ дѣтей. Одинъ далъ ему денегъ, другая дала ему то, что было для него гораздо дороже — ласковое слово, сказанное ласковымъ голоскомъ. Додо всего нѣсколько мѣсяцевъ какъ былъ разлученъ съ матерью. Альфредъ Сентъ-Клеръ купилъ его въ складѣ негроторговца за его красивое лицо, чтобы грумъ былъ подъ стать красивой лошади, и онъ теперь попалъ въ ученье къ своему молодому господину.
Сцену, которую мы только что описали, видѣли оба брата Сентъ-Клера, гулявшіе въ саду.
Щеки Августина вспыхнули; но онъ замѣтилъ только со своею обычною небрежной насмѣшкой.
— Это, кажется, образчикъ того, что называется республиканскимъ воспитаніемъ, Альфредъ?
— Генрикъ настоящій чортъ, когда вспылитъ, — безпечно отвѣчалъ Альфредъ.
— Ты вѣроятно, находишь, что это очень полезная практика для него? — сухо замѣтилъ Августинъ.
— Во всякомъ случаѣ я не могу ничего сдѣлать съ нимъ. Онъ страшно вспыльчивъ, и мать его, и я мы давно махнули на него рукой. Надобно и то сказать, Додо порядочный негодяй, никакое битье на него пе дѣйствуетъ!
— Отличное средство для Генрика выучить первый параграфъ республиканскаго катехизиса: „Всѣ люди рождены свободными и равными“.
— Пфу! — вскричалъ Альфредъ, — сочиненіе Джеферсона, пропитанное французскою сантиментальностыо и чушью. Право, даже смѣшно, что такія слова до сихъ поръ повторяются у насъ.
— Я тоже нахожу, что это смѣшно, — многозначительно сказалъ Сентъ-Клеръ.
— Мы же отлично видимъ, — продолжалъ Альфредъ, — что не всѣ люди рождаются свободными и равными, совершенно наоборотъ. Что до меня касается, я считаю всѣ эти республиканскія изрѣченія чистѣйшимъ вздоромъ. Люди образованные, интеллигентные, богатые, культурные должны имѣть равныя права, но никакъ не чернь.
— Хорошо, если бы чернь раздѣляла твои взгляды, — возра-
— Сюда, Додо, — повелительно крикнул его господин.
Додо подбежал и держал лошадь, пока Генрик садился.
— Вот тебе на гостинцы, — сказал ему мальчик, бросая мелкую монету, — можешь пойти и купить себе что хочешь!
Генрик пустился догонять Еву, а Додо стоял и смотрел на обоих детей. Один дал ему денег, другая дала ему то, что было для него гораздо дороже — ласковое слово, сказанное ласковым голоском. Додо всего несколько месяцев как был разлучен с матерью. Альфред Сент-Клер купил его в складе негроторговца за его красивое лицо, чтобы грум был под стать красивой лошади, и он теперь попал в ученье к своему молодому господину.
Сцену, которую мы только что описали, видели оба брата Сент-Клера, гулявшие в саду.
Щеки Августина вспыхнули; но он заметил только со своею обычною небрежной насмешкой.
— Это, кажется, образчик того, что называется республиканским воспитанием, Альфред?
— Генрик настоящий чёрт, когда вспылит, — беспечно отвечал Альфред.
— Ты вероятно, находишь, что это очень полезная практика для него? — сухо заметил Августин.
— Во всяком случае я не могу ничего сделать с ним. Он страшно вспыльчив, и мать его, и я мы давно махнули на него рукой. Надобно и то сказать, Додо порядочный негодяй, никакое битье на него пе действует!
— Отличное средство для Генрика выучить первый параграф республиканского катехизиса: „Все люди рождены свободными и равными“.
— Пфу! — вскричал Альфред, — сочинение Джеферсона, пропитанное французскою сантиментальностыо и чушью. Право, даже смешно, что такие слова до сих пор повторяются у нас.
— Я тоже нахожу, что это смешно, — многозначительно сказал Сент-Клер.
— Мы же отлично видим, — продолжал Альфред, — что не все люди рождаются свободными и равными, совершенно наоборот. Что до меня касается, я считаю все эти республиканские изречения чистейшим вздором. Люди образованные, интеллигентные, богатые, культурные должны иметь равные права, но никак не чернь.
— Хорошо, если бы чернь разделяла твои взгляды, — возра-