Мертво какъ въ небесахъ, гдѣ тѣ же день и ночь
Проходятъ правильно отъ вѣка и донынѣ, И какъ въ пустынѣ, 20 Гдѣ та же мысль стоитъ и не уходитъ прочь.
И вдругъ я вздрогну весь—о, странный межь людей!—
И я тебя люблю, хоть мы съ тобой далёки, И эти строки
Есть клятва, что и я не только рабъ страстей!
3.
25 Я полюбилъ индійцевъ потому,
Что въ ихъ словахъ—безчисленныя зданья,
Они ростутъ изъ яркаго страданья,
Пронзая глубь вѣковъ, мѣняя тьму.
И эллиновъ, и парсовъ я пойму; 30 Въ однихъ—самовлюбленное сознанье,
Въ другихъ—великій праздникъ упованья,
Что будетъ мигъ спокойствія всему.
Зачѣмъ волна встаетъ въ безбрежномъ морѣ,
Она сама не знаетъ никогда.
Тот же текст в современной орфографии
Мертво как в небесах, где те же день и ночь
Проходят правильно от века и доныне, И как в пустыне, 20 Где та же мысль стоит и не уходит прочь.
И вдруг я вздрогну весь — о, странный меж людей! —
И я тебя люблю, хоть мы с тобой далёки, И эти строки
Есть клятва, что и я — не только раб страстей!
3.
25 Я полюбил индийцев потому,
Что в их словах — бесчисленные зданья,
Они растут из яркого страданья,
Пронзая глубь веков, меняя тьму.
И эллинов, и парсов я пойму; 30 В одних — самовлюблённое сознанье,
В других — великий праздник упованья,
Что будет миг спокойствия всему.
Люблю в мечте — изменчивость убранства,
Мне нравятся толпы магометан, 35 Оргийность первых пыток христиан…
4.
Зачем волна встаёт в безбрежном море,
Она сама не знает никогда.
