Двери давно замуравлены,
Сабли у стражи отточены, —
Сабли вкусившія крови, —
Всѣ мы — въ цѣпяхъ!
Слушайте жъ пѣснь храмовыхъ славословій,
Вѣчно живетъ какъ кумиръ намъ поставленный —
Каменный прахъ!
Славлю я толпы людскія,
Самодержавныхъ колодниковъ,
Славлю дворцы золотые разврата,
Славлю стеклянныя башни газетъ.
Славлю я лики благіе
Избранныхъ вѣкомъ угодниковъ —
(Черни признанье — безцѣнная плата,
Дара поэту достойнѣе нѣтъ!)
Славлю я радости улицы людной,
Гдѣ съ дерзостнымъ взоромъ и мерзостнымъ хохотомъ
Предлагаютъ блудницы
Любовь,
Гдѣ съ ропотомъ, топотомъ, грохотомъ
Движутся лицъ вереницы,
Вновь
Странно задѣты тоской изумрудной
Первыхъ тѣней, —
И летятъ экипажи, какъ строй безразсудный,
Мимо зеркальныхъ сіяній,
Мимо рукъ, что хотятъ подаяній,
Къ ликующимъ вывѣскамъ наглыхъ огней!
Но славлю и день ослѣпительный
(Въ тысячахъ дней неизбѣжный),
Двери давно замуравлены,
Сабли у стражи отточены, —
Сабли вкусившие крови, —
Все мы — в цепях!
Слушайте ж песнь храмовых славословий,
Вечно живет как кумир нам поставленный —
Каменный прах!
Славлю я толпы людские,
Самодержавных колодников,
Славлю дворцы золотые разврата,
Славлю стеклянные башни газет.
Славлю я лики благие
Избранных веком угодников —
(Черни признанье — бесценная плата,
Дара поэту достойнее нет!)
Славлю я радости улицы людной,
Где с дерзостным взором и мерзостным хохотом
Предлагают блудницы
Любовь,
Где с ропотом, топотом, грохотом
Движутся лиц вереницы,
Вновь
Странно задеты тоской изумрудной
Первых теней, —
И летят экипажи, как строй безрассудный,
Мимо зеркальных сияний,
Мимо рук, что хотят подаяний,
К ликующим вывескам наглых огней!
Но славлю и день ослепительный
(В тысячах дней неизбежный),
