отойти отъ Россіи, какъ маленькому Ѳедѣ, напуганному вѣщимъ крикомъ: волкъ бѣжитъ! — нельзя было ни на минуту отойти оть мужика Марея. Маленькій Ѳедя ошибся: этотъ вѣщій крикъ раздался не около него, a въ немъ самомъ; это былъ первый крикъ послѣдняго ужаса: «Звѣрь идетъ, Антихристъ идетъ». Отъ этого внутренняго ужаса не могъ его спасти мужикъ Maрей, русскій народъ, который, сдѣлавшись «русскимъ Христомъ», двойникомъ Христа, самъ превратился въ Звѣря, въ Антихриста, потому что Антихристъ и есть двойникъ Христа.
III
Въ самодержавіи завершилось для Достоевскаго то, что началось въ православіи, — смѣшеніе Человѣкобожества съ Богочеловѣчествомъ.
«Народъ нашъ — дѣти царевы; a царь имъ отецъ. Тутъ идея глубокая и оригинальнѣйшая, тутъ организмъ живой и могучій, организмъ народа, сліяннаго съ своимъ Царемъ воедино. Царь для народа не внішняя сила, не сила какого-нибудь побѣдителя, a всенародная, всеединяющая сила, которую самъ народъ восхотѣлъ, которую выростилъ въ сердцахъ своихъ, за которую претерпѣлъ, потому что отъ нея только одной ждалъ исхода своего изъ Египта. Для народа Царь есть воплощеніе его самого, всей его идеи, надеждъ и вѣрованій. Отношеніе русскаго народа къ Царю своему есть самый особливый пунктъ, отличающій народъ нашъ отъ всѣхъ другихъ народовъ Европы и всего міра; это не временное только дѣло y насъ, не преходящее, но вѣковое, всегдашнее и никогда оно не измѣнится. Идея же эта заключаетъ въ себѣ такую великую y насъ силу, что, конечно, повліяетъ на всю дальнѣйшую исторію нашу, a такъ какъ она, идея эта, совсѣмъ особливая и какъ ни y кого, то и исторія наша не можетъ быть похожа на исторію другихъ европейскихъ народовъ. Если хотите, y насъ въ Россіи и нѣтъ никакой дру-
