Мы ничего не прибавляемъ отъ себя къ этому пророчеству, мы только завершаемъ его, доводимъ до степени нашего религіознаго сознанія и повторяемъ вмѣстѣ съ Достоевскимъ, первымъ пророкомъ Св. Духа, Св. Плоти: «Сie и буди, буди.»
Таково лицо и такова личина его; лицо противоположно личинѣ. Личина — православіе, самодержавіе, народность; лицо — преодолѣніе народности — во всечеловѣчности, преодолѣніе самодержавія — въ теократіи, преодолѣніе православія — въ религіи Св. Духа.
Иногда кажется, что такая же, какъ y Достоевскаго, противоположность лица личинѣ сушествуетъ и y всей Россіи и что русская революція есть ничто иное, какъ срываніе личины съ лица. Объ этомъ неоткрывшемся лицѣ, объ этой неродившейся идеѣ говоритъ и Достоевскій: «Будущая самостоятельная русская идея y насъ еще не родилась, a только чревата ею земля ужасно и въ страшныхъ мукахъ готовится родить ее». Если бы эта идея заключалась въ православіи, самодержавіи, народности, то ей бы и рождаться нечего. Но переживаемыя нами муки революціи, дѣйствительно похожи на страшныя муки какихъ-то родовъ, кажется, не только русскихъ, но и всемірныхъ; не одна Россія, но и вся Европа, вся земля «Великая Мать сыра земля» въ наши дни точно такъ же, какъ во дни Рождества Христова, «чревата ужасно», ужасно беременна. И можетъ быть, недаромъ первый приступъ рождающихъ болей происходитъ именно въ Россіи. Достоевскій думалъ, что всемірная революція, которой онъ ждалъ, которую звалъ, — начнется въ Европѣ и окончится въ Россіи. «Соціалисты, — говоритъ онъ, — бросятся на Европу, и все старое рухнетъ. Волна разобьется лишь о нашъ берегъ». Происходитъ обратное: волна поднялась отъ нашего берега, и еще неизвѣстно, разобьется ли объ Европу или Европу разобьетъ.
Ежели мѣра народа — государственность, то можно бы отчаяться въ Россіи: она всегда выказывала и теперь больше чѣмъ когда-либо, поразительную бездарность въ творчествѣ государственныхъ формъ. Послѣ тысячелѣтнихъ усилій создать что-нибудь похожее на политическое тѣло, создала, вмѣсто тѣла, приз-
