Какъ-то днемъ, я сидѣлъ передъ Café de la Paix, глядѣлъ на потертый блескъ парижской жизни и дивился той причудливой панорамѣ роскоши и нищеты, которая развертывалась передо мной. Вдругъ услыхалъ я, что кто-то громко произнесъ мое имя. Я обернулся и увидалъ лорда Мёрчисона. Мы не видались почти десять лѣтъ, со дней проведенныхъ вмѣстѣ въ коллэджѣ, такъ что я искренно обрадовался, увидавъ его снова, и мы сердечно поздоровались. Въ Оксфордѣ мы съ нимъ были большими друзьями. Я его очень любилъ — онъ былъ такъ красивъ собой, такого веселаго нрава, такъ благороденъ. Мы всегда говорили, что онъ былъ бы милѣйшимъ человѣкомъ, если бъ только не было y него страсти всегда говорить правду. Впрочемъ, думаю, это только усиливало наше благоговѣніе передъ нимъ. Теперь я нашелъ его значительно измѣнившимся. Онъ казался озабоченнымъ, смущеннымъ, словно въ чемъ-то неувѣреннымъ. Это не могло быть отъ современнаго скептицизма, такъ какъ Мёрчисонъ былъ «тори» до мозга костей, и такъ же свято вѣрилъ въ Пятикнижіе, какъ и въ Палату Пэровъ. Поэтому рѣшилъ я, что тутъ причиной женщина, и спросилъ: не женатъ-ли онъ?
— «Я недостаточно постигъ женщинъ», отвѣтилъ онъ.
— Но, дорогой Джеральдъ, — сказалъ я, — женщины созданы для того только, чтобы ихъ любить, a не постигать.
