любивымъ наклонностямъ меньшинства, слагавшагося изъ колдуновъ, жрецовъ и профессіональныхъ или прославившихся воиновъ. Вслѣдствіе этого этотъ новый строй сталъ первичной клѣточкой всей будущей общественной жизни, и у многихъ народовъ деревенская община сохранила этотъ характеръ вплоть до настоящаго времени.
Теперь уже извѣстно—и едва ли кѣмъ-либо оспаривается,—что деревенская община вовсе не была отличительной чертой славянъ или древнихъ германцевъ. Она была распространена въ Англіи, какъ въ саксонскій, такъ и въ нормандскій періоды, и удерживалась мѣстами вплоть до девятнадцатаго вѣка[1]; она же являлась основой общественной организаціи древней Шотландіи, древней Ирландіи и древняго Уэльса. Во Франціи, общинное владѣніе и общинный передѣлъ пахотной земли деревенскимъ мірскимъ сходомъ держались, начиная съ первыхъ столѣтій нашей эры, до временъ Тюрго, нашедшаго мірскіе сходы „черезчуръ шумными“, а потому и начавшаго уничтоженіе ихъ. Въ Италіи, община пережила римское владычество и возродилась послѣ паденія римской имперіи. Она являлась общимъ правиломъ среди скандинавовъ, славянъ, финновъ (въ pittäyä, и, вѣроятно, въ kihlakunta) у куровъ и у ливовъ. Деревенская община въ Индіи—въ прошломъ и въ настоящему арійская и не арійская,—хорошо извѣстна, благодаря сдѣлавшимъ эпоху въ этой области трудамъ сэра Генри Мэна; а Эльфинстонъ описалъ ее у афганцевъ. Мы находимъ ее также въ монгольскомъ „улусѣ“, въ кабильскомъ thaddart’ѣ, въ яванской dessa, въ малайской kota или tofa и, подъ разнообразными
- ↑ Если я придерживаюсь, по отношенію къ Англіи, мнѣній, (называя лишь современныхъ спеціалистовъ) Нассе, Ковалевскаго и Виноградова, а не мнѣній F. Seebohm’а (Denman Ross можетъ быть упомянутъ лишь для полноты), то это не только потому, что взгляды вышеназванныхъ трехъ писателей основаны на глубокомъ знаніи предмета, и при томъ согласны между собою, но также въ виду ихъ превосходнаго знакомства съ деревенской общиной вообще—знакомства, отсутствіе котораго сильно чувствуется въ замѣчательномъ въ другихъ отношеніяхъ трудѣ Seebohm’а. То же самое замѣчаніе можно сдѣлать въ усиленной степени и относительно изящныхъ произведеній Fustel de Coulanges’а, котораго мнѣнія и страстныя истолкованія древнихъ текстовъ не находятъ иныхъ сторонниковъ, кромѣ его самого.
любивым наклонностям меньшинства, слагавшегося из колдунов, жрецов и профессиональных или прославившихся воинов. Вследствие этого этот новый строй стал первичной клеточкой всей будущей общественной жизни, и у многих народов деревенская община сохранила этот характер вплоть до настоящего времени.
Теперь уже известно — и едва ли кем-либо оспаривается, — что деревенская община вовсе не была отличительной чертой славян или древних германцев. Она была распространена в Англии, как в саксонский, так и в нормандский периоды, и удерживалась местами вплоть до девятнадцатого века[1]; она же являлась основой общественной организации древней Шотландии, древней Ирландии и древнего Уэльса. Во Франции, общинное владение и общинный передел пахотной земли деревенским мирским сходом держались, начиная с первых столетий нашей эры, до времён Тюрго, нашедшего мирские сходы «чересчур шумными», а потому и начавшего уничтожение их. В Италии, община пережила римское владычество и возродилась после падения римской империи. Она являлась общим правилом среди скандинавов, славян, финнов (в pittäyä, и, вероятно, в kihlakunta) у куров и у ливов. Деревенская община в Индии — в прошлом и в настоящему арийская и не арийская, — хорошо известна, благодаря сделавшим эпоху в этой области трудам сэра Генри Мэна; а Эльфинстон описал её у афганцев. Мы находим её также в монгольском «улусе», в кабильском thaddart’е, в яванской dessa, в малайской kota или tofa и, под разнообразными
- ↑ Если я придерживаюсь, по отношению к Англии, мнений, (называя лишь современных специалистов) Нассе, Ковалевского и Виноградова, а не мнений F. Seebohm’а (Denman Ross может быть упомянут лишь для полноты), то это не только потому, что взгляды вышеназванных трёх писателей основаны на глубоком знании предмета, и притом согласны между собою, но также ввиду их превосходного знакомства с деревенской общиной вообще — знакомства, отсутствие которого сильно чувствуется в замечательном в других отношениях труде Seebohm’а. То же самое замечание можно сделать в усиленной степени и относительно изящных произведений Fustel de Coulanges’а, которого мнения и страстные истолкования древних текстов не находят иных сторонников, кроме его самого.
