Выраженіе, заимствованное Дарвиномъ изъ Мальтусовскаго представленія о борьбѣ всѣхъ противъ каждаго, потеряло, такимъ образомъ, свою узость, когда оно переработалось въ умѣ человѣка, глубоко понимавшаго природу.
Къ несчастью, эти замѣчанія Дарвина, которыя могли бы стать основою самыхъ плодотворныхъ изслѣдованій, прошли незамѣченными — изъ-за массы фактовъ, въ которыхъ выступала, или предполагалась, дѣйствительная борьба между индивидуумами изъ-за средствъ существованія. При томъ же Дарвинъ не подвергъ болѣе строгому изслѣдованію сравнительную важность и относительную распространенность двухъ формъ „борьбы за жизнь“ въ животномъ мірѣ: непосредственной борьбы отдѣльныхъ особей между собою и общественной борьбы многихъ особей — сообща, и онъ не написалъ также сочиненія, которое собирался написать, о природныхъ препятствіяхъ чрезмѣрному размноженію животныхъ, каковы засуха, наводненія, внезапные холода, повальныя боязни и т. п..
Между тѣмъ, именно такое изслѣдованіе и было необходимо, чтобы опредѣлить истинные размѣры и значение въ природѣ единичной борьбы за жизнь между членами одного и того же вида животныхъ, по сравненію съ борьбой цѣлымъ обществомъ противъ природныхъ препятствій и враговъ изъ другихъ видовъ. Мало того, въ той же самой книгѣ о происхожденіи человѣка, гдѣ онъ писалъ только-что указанныя мѣста, опровергающія узкое мальтузіанское пониманіе „борьбы“, опять-таки пробивалась мальтусовская закваска, — напримѣръ тамъ, гдѣ онъ задавался вопросомъ: слѣдуетъ ли поддерживать жизнь „слабыхъ умомъ и тѣломъ“ въ нашихъ цивилизованныхъ обществахъ? (гл. V) Какъ будто бы тысячи „слабыхъ тѣломъ“ поэтовъ, ученыхъ, изобрѣтателей и реформаторовъ, а также такъ-называемыхъ „слабоумныхъ энтузіастовъ“, не были самымъ сильнымъ орудіемъ человѣчества въ его борьбѣ за жизнь, — борьбѣ умственными и нравственными средствами, значеніе которыхъ самъ Дарвинъ такъ прекрасно выставилъ въ этихъ же главахъ своей книги.
Съ теоріей Дарвина случилось то же, что случается со всѣми теоріями, имѣющими отношеніе къ человѣческой жизни. Его послѣдователи не только не расширили
Выражение, заимствованное Дарвином из Мальтусовского представления о борьбе всех против каждого, потеряло, таким образом, свою узость, когда оно переработалось в уме человека, глубоко понимавшего природу.
К несчастью, эти замечания Дарвина, которые могли бы стать основою самых плодотворных исследований, прошли незамеченными — из-за массы фактов, в которых выступала, или предполагалась, действительная борьба между индивидуумами из-за средств существования. Притом же Дарвин не подверг более строгому исследованию сравнительную важность и относительную распространенность двух форм «борьбы за жизнь» в животном мире: непосредственной борьбы отдельных особей между собою и общественной борьбы многих особей — сообща, и он не написал также сочинения, которое собирался написать, о природных препятствиях чрезмерному размножению животных, каковы засуха, наводнения, внезапные холода, повальные боязни и т. п.
Между тем, именно такое исследование и было необходимо, чтобы определить истинные размеры и значение в природе единичной борьбы за жизнь между членами одного и того же вида животных, по сравнению с борьбой целым обществом против природных препятствий и врагов из других видов. Мало того, в той же самой книге о происхождении человека, где он писал только что указанные места, опровергающие узкое мальтузианское понимание «борьбы», опять-таки пробивалась мальтусовская закваска, — например там, где он задавался вопросом: следует ли поддерживать жизнь «слабых умом и телом» в наших цивилизованных обществах? (гл. V) Как будто бы тысячи «слабых телом» поэтов, ученых, изобретателей и реформаторов, а также так называемых «слабоумных энтузиастов», не были самым сильным орудием человечества в его борьбе за жизнь, — борьбе умственными и нравственными средствами, значение которых сам Дарвин так прекрасно выставил в этих же главах своей книги.
С теорией Дарвина случилось то же, что случается со всеми теориями, имеющими отношение к человеческой жизни. Его последователи не только не расширили
