лѣтъ до-человѣческой жизни въ сообществахъ животныхъ.
Однако, насъ спросятъ можетъ быть: „Но какъ же могли потонуть недавно люди въ Серпентайнѣ, въ лондонскомъ Гайдъ-Паркѣ, въ присутствіи толпы зрителей, изъ которыхъ никто не бросился имъ на помощь?“ Или-же: „Какъ могъ быть оставленъ безъ помощи ребенокъ, упавшій въ воду въ Риджентсъ-Паркѣ, тоже въ присутствіи многолюдной праздничной толпы, и былъ спасенъ лишь благодаря присутствію духа одной молодой дѣвушки, прислуги сосѣдняго дома, пославшей за нимъ въ воду ньюфаундлэндскаго водолаза?“ На эти вопросы отвѣтъ простой. Человѣкъ является результатомъ не только унаслѣдованныхъ имъ инстинктовъ, но и воспитанія. У рудокоповъ и моряковъ, благодаря ихъ общимъ занятіямъ и ежедневному соприкосновенію другъ съ другомъ, создается чувство солидарности, а окружающія ихъ опасности воспитываютъ храбрость и смелую находчивость. Въ городахъ же, напротивъ, отсутствіе общихъ интересовъ воспитываетъ безучастность, а храбрость и находчивость, рѣдко находящія примѣненіе, исчезаютъ, или принимаютъ иное направленіе. Кромѣ того, традиціи геройскихъ подвиговъ въ шахтахъ и на морѣ живутъ въ деревушкахъ рудокоповъ и рыбаковъ, окруженныя поэтическимъ ореоломъ. Но какія же традиціи могутъ быть у пестрой лондонской толпы? Всякую традицію, являющуюся у нея общимъ достояніемъ, пришлось создавать литературою, или словомъ; но литературы, соотвѣтствующей деревенскому эпосу, почти не существуетъ. Духовенство же, въ своихъ проповѣдяхъ, такъ старается доказать грѣховность человѣческой природы и сверхъестественное происхожденіе всего хорошаго въ человѣкѣ, что оно въ большинствѣ случаевъ проходитъ молчаніемъ тѣ факты, которыхъ нельзя выставить въ качествѣ примѣровъ вдохновенія, или благодати, ниспосланныхъ свыше. Что же касается до „свѣтскихъ“ писателей, то ихъ вниманіе, главнымъ образомъ, направлено лишь на одинъ видъ героизма, а именно — героизма, выдвигающаго идею государства. Поэтому они впадaютъ въ восхищеніе предъ римскимъ героемъ, или предъ солдатомъ въ битвѣ, и проходятъ мимо героизма рыбака, почти не обращая на него никакого вниманія. Поэтъ и живописецъ бываютъ, правда,
лет дочеловеческой жизни в сообществах животных.
Однако, нас спросят может быть: «Но как же могли потонуть недавно люди в Серпентайне, в лондонском Гайд-Парке, в присутствии толпы зрителей, из которых никто не бросился им на помощь?» Или же: «Как мог быть оставлен без помощи ребенок, упавший в воду в Риджентс-Парке, тоже в присутствии многолюдной праздничной толпы, и был спасен лишь благодаря присутствию духа одной молодой девушки, прислуги соседнего дома, пославшей за ним в воду ньюфаундлэндского водолаза?» На эти вопросы ответ простой. Человек является результатом не только унаследованных им инстинктов, но и воспитания. У рудокопов и моряков, благодаря их общим занятиям и ежедневному соприкосновению друг с другом, создается чувство солидарности, а окружающие их опасности воспитывают храбрость и смелую находчивость. В городах же, напротив, отсутствие общих интересов воспитывает безучастность, а храбрость и находчивость, редко находящие применение, исчезают, или принимают иное направление. Кроме того, традиции геройских подвигов в шахтах и на море живут в деревушках рудокопов и рыбаков, окруженные поэтическим ореолом. Но какие же традиции могут быть у пестрой лондонской толпы? Всякую традицию, являющуюся у неё общим достоянием, пришлось создавать литературою, или словом; но литературы, соответствующей деревенскому эпосу, почти не существует. Духовенство же, в своих проповедях, так старается доказать греховность человеческой природы и сверхъестественное происхождение всего хорошего в человеке, что оно в большинстве случаев проходит молчанием те факты, которых нельзя выставить в качестве примеров вдохновения, или благодати, ниспосланных свыше. Что же касается до «светских» писателей, то их внимание, главным образом, направлено лишь на один вид героизма, а именно — героизма, выдвигающего идею государства. Поэтому они впадaют в восхищение пред римским героем, или пред солдатом в битве, и проходят мимо героизма рыбака, почти не обращая на него никакого внимания. Поэт и живописец бывают, правда,
