Единственная дочь состоятельныхъ родителей—Аринушка только годъ какъ кончила гимназію въ Москвѣ и вотъ теперь попала въ сестры милосердія да такъ, что всѣ ея подруги ей позавидовали; въ санитарный поѣздъ, который отправляли изъ Москвы прямо въ Галицію, на передовыя позиціи! Аринушка была въ восторгѣ: родители сначала не пускали, но потомъ согласились при условіи возвратиться съ войны безъ жениха; женихи, дѣйствительно, такъ и льнули къ Аринушкѣ, хотя у нея было обыкновенное московское лицо съ мягкими чертами и только фигура прекрасная, рослая, пышущая здоровьемъ, да вся она была такая жизнерадостная, смѣющаяся, всѣми любимая и немножко избалованная. Органическая радость жизни била изъ нея черезъ край, звучала въ ея ядренномъ, брызжущемъ смѣхѣ и это, вѣроятно, было главною причиной, почему она невольно нравилась всѣмъ. Такъ—смѣющаяся, безпричинно-радостная, восторженная она и поѣхала.
По совѣсти говоря, о войнѣ и о раненыхъ она, отправляясь, думала мало и плохо все это себѣ представляла: просто—поѣздка на войну въ неизвѣстность была ея первымъ выходомъ въ жизнь и радовала ее предвкушеніемъ новыхъ, необычныхъ впечатлѣній. Радовалъ ее и костюмъ сестры милосердія, смѣшилъ кожаный мужской пиджакъ, который она должна была надѣть поверхъ простого сѣраго платья.
Да и компанія, съ которой она отправилась—остальныя сестры и санитары—казалась ей милой, славной и веселой компаніей: это все были московскія барышни и дамы и московскіе-же студенты—все молодежь. Вся дорога отъ Москвы до Львова казалась ей сплошной увеселительной поѣздкой, какимъ-то пикникомъ. Въ дорогѣ всѣ быстро подружились, болтали безъ умолку, хохотали, дурачились, пѣли хоровыя пѣсни. Санитары ѣхали въ третьемъ классѣ и ихъ кормили, какъ солдатъ, щами да кашей, но сестры помѣщались въ первомъ классѣ, вмѣстѣ съ княземъ и княгиней и для нихъ всѣхъ готовили такой-же хорошій обѣдъ, къ какому Аринушка привыкла и дома, въ Москвѣ. Ѣхать было комфортно и весело. Правда, въ Радзивиллахъ пришлось пересѣсть въ другіе, узкоколейные вагоны третьяго и четвертаго класса, менѣе удобные, да еще перегружать весь багажъ поѣзда, но Аринушкѣ и это было занятно, а работала она ревностно, неутомимо и съ неизмѣннымъ весельемъ.
Изъ Львова ихъ отрядъ тотчасъ-же отправили на передовыя позиціи, за ранеными, и Аринушка больше всѣхъ радовалась такой интересной поѣздкѣ.
Поѣздъ вышелъ ночью, часовъ въ девять, подъ покровомъ темноты: еще недавно одинъ изъ такихъ санитарныхъ поѣздовъ былъ обстрѣлянъ австрійцами съ аэроплана, къ счастью безрезультатно, и совсѣмъ на-дняхъ на вокзалъ той станціи, куда они ѣхали, была сверху брошена бомба, убившая
Единственная дочь состоятельных родителей — Аринушка только год как кончила гимназию в Москве и вот теперь попала в сестры милосердия да так, что все ее подруги ей позавидовали: в санитарный поезд, который отправляли из Москвы прямо в Галицию, на передовые позиции! Аринушка была в восторге — родители сначала не пускали, но потом согласились при условии возвратиться с войны без жениха; женихи, действительно, так и льнули к Аринушке, хотя у нее было обыкновенное московское лицо с мягкими чертами и только фигура прекрасная, рослая, пышущая здоровьем, да вся она была такая жизнерадостная, смеющаяся, всеми любимая и немножко избалованная. Органическая радость жизни била из нее через край, звучала в ее ядренном, брызжущем смехе и это, вероятно, было главною причиной, почему она невольно нравилась всем. Так — смеющаяся, беспричинно-радостная, восторженная она и поехала.
По совести говоря, о войне и о раненых она, отправляясь, думала мало и плохо все это себе представляла: просто — поездка на войну в неизвестность была ее первым выходом в жизнь и радовала ее предвкушением новых, необычных впечатлений. Радовал ее и костюм сестры милосердия, смешил кожаный мужской пиджак, который она должна была надеть поверх простого серого платья.
Да и компания, с которой она отправилась, — остальные сестры и санитары — казалась ей милой, славной и веселой компанией: это всё были московские барышни и дамы и московские же студенты — всё молодежь. Вся дорога от Москвы до Львова казалась ей сплошной увеселительной поездкой, каким-то пикником. В дороге все быстро подружились, болтали без умолку, хохотали, дурачились, пели хоровые песни. Санитары ехали в третьем классе и их кормили, как солдат, щами да кашей, но сестры помещались в первом классе вместе с князем и княгиней, и для них всех готовили такой же хороший обед, к какому Аринушка привыкла и дома, в Москве. Ехать было комфортно и весело. Правда, в Радзивиллах пришлось пересесть в другие, узкоколейные вагоны третьего и четвертого класса, менее удобные, да еще перегружать весь багаж поезда, но Аринушке и это было занятно, а работала она ревностно, неутомимо и с неизменным весельем.
Из Львова их отряд тотчас же отправили на передовые позиции, за ранеными, и Аринушка больше всех радовалась такой интересной поездке.
Поезд вышел ночью, часов в девять, под покровом темноты: еще недавно один из таких санитарных поездов был обстрелян австрийцами с аэроплана, к счастью безрезультатно, и совсем на днях на вокзал той станции, куда они ехали, была сверху брошена бомба, убившая
