ный пансіонъ. Пажи отличались отъ кадетовъ своимъ обмундированіемъ: мундирное сукно было тонкое, вмѣсто кивера они имѣли трех-угольную офицерскую шляпу и не носили при себѣ никакого оружія. Одни камер-пажи имѣли шпаги. Пажи не дѣлились какъ кадеты, на роты, — но на отдѣленія. Вмѣсто ротныхъ командировъ у нихъ были гувернеры; вмѣсто батальоннаго командира — гофмейстеръ пажей. Пажи часто требовались во дворецъ къ высочайшимъ выходамъ. Ихъ разставляли по обѣимъ сторонамъ дверей комнатъ, чрезъ которыя должна была проходить императорская фамилія. Въ этомъ случаѣ особенно забавны были маленькіе пажи. Съ завитою, напудренною головой, съ большой трех-угольной шляпой въ рукѣ, они гордо стояли, съ важной миной сознанія своего достоинства. Служба эта очень нравилась пажамъ, они ею тщеславились и по нѣскольку дней не смывали пудры съ головы, а иногда вновь припудривались, чтобы заявлять, что они были при дворѣ. Мнѣ одинъ разъ случилось исполнять службу пажей елисаветинскаго времени, когда для торжественныхъ поѣздовъ были устроены особыя, большія, парадныя, вызолоченныя кареты, которыя возились восемью лошадьми шагомъ. На переднихъ рессорахъ этихъ каретъ были устроены небольшія круглыя сидѣнья. На эти сидѣнья (ихъ называли пазами) сажали пажей лицомъ къ каретѣ, спиной къ лошадямъ.
Мать Екатерины II, принцеса Ангальт-Цербтская, описывая своему супругу брачный и торжественный поѣздъ ихъ дочери, будущей императрицы Екатерины, говоритъ про карету Елисаветы Петровны: «c’est un petit chateau», прибавляя, что за каретой, на запяткахъ, стояли два камер-пажа, а на каретѣ принцесы Гессен-Гомбургской, слѣдовавшей въ томъ же поѣздѣ, — на пазахъ сидѣли два пажа, по ея словамъ: «deux pages couchés sur les sangles».
Въ 1816 году императоръ Александръ приказалъ въ одной изъ такихъ каретъ возить во дворецъ, на торжественныя аудіенціи персидскаго посла и, при прощальной аудіенціи, я былъ назначенъ съ пажемъ Грессеромъ сидѣть на пазахъ.
Бывшій Мальтійскій дворецъ, домъ бывшаго государственнымъ канцлеромъ при императрицѣ Елисаветѣ Петровнѣ графа Воронцова, занимаемый пажескимъ корпусомъ, не былъ еще приспособленъ къ помѣщенію учебнаго заведенія и носилъ всѣ признаки роскоши жилища богатаго вельможи XVIII столѣтія. Великолѣпная двойная лѣстница, украшенная зеркалами и статуями, вела во второй этажъ, гдѣ помѣщались дортуары и классы! Въ огромной залѣ, въ два свѣта, былъ дортуаръ 2-го и половины 3-го отдѣленій; въ другихъ большихъ трехъ комнатахъ помѣщались другая половина 3-го и 4-е отдѣленіе. Первое же отдѣленіе малолѣтнихъ тѣснилось въ низкомъ антресолѣ, устроенномъ изъ комнатъ, назначенныхъ для прислуги и хора для музыки.
Всѣ дортуары и классы имѣли великолепные плафоны. Картины этихъ плафоновъ изображали сцены изъ Овидіевыхъ превращеній, съ обнаженными богинями и полубогинями. Въ комнатѣ 4-го отдѣленія, гдѣ стояла моя кровать, на плафонѣ было изображеніе освобожденія Персеемъ Андромеды. Безъ всякихъ покрововъ прелестная Андромеда стояла прикованная къ скалѣ, а передъ нею Персей, поражающій дракона.
Непонятно, какъ никому изъ начальствующихъ лицъ не пришло на мысль, что эти мифологическія картины тутъ вовсе не у мѣста, что безпрестанное невольное созерцаніе обнаженныхъ прелестей богинь можетъ пагубно дѣйствовать на воображеніе воспитанниковъ — и что гораздо цѣлесообразнее было бы снять эти дорогія картины (говорятъ онѣ были очень цѣнны) продать и на эти деньги устроить хоть небольшую библіотеку и физическій кабинетъ. Этихъ вспомогательныхъ пособій образованія вовсе не было. Но главное начальство мало интересовалось нами.
Главный начальникъ военно-учебныхъ заведеній, в. к. Константинъ Павловичъ жилъ въ Варшаве и ни разу не посетилъ корпуса.
Заступающій его мѣсто генералъ Клингеръ занимался нѣмецкою литературою и писалъ философскіе романы. Это былъ человѣкъ желчный, сухой, угрюмый, одинъ изъ первыхъ писателей реальной школы въ Германіи. Директоръ корпуса, генералъ Гогель, былъ членомъ ученаго артилерійскаго комитета — и какъ артилеристъ болѣе интересовался пушками-единорогами, нежели пажами. Инспекторъ классовъ полковникъ Odé de Sion, французскій эмигрантъ, любилъ болѣе хорошее вино, хорошій обѣдъ и свою масонскую ложу, въ которой онъ занималъ мѣсто великаго мастера. Иногда, въ послѣобѣденные часы, предъ тѣмъ, чтобы отправиться въ ложу, приходилъ онъ въ классы и тамъ,
ный пансион. Пажи отличались от кадетов своим обмундированием: мундирное сукно было тонкое, вместо кивера они имели треугольную офицерскую шляпу и не носили при себе никакого оружия. Одни камер-пажи имели шпаги. Пажи не делились, как кадеты, на роты, — но на отделения. Вместо ротных командиров у них были гувернеры; вместо батальонного командира — гофмейстер пажей. Пажи часто требовались во дворец к высочайшим выходам. Их расставляли по обеим сторонам дверей комнат, чрез которые должна была проходить императорская фамилия. В этом случае особенно забавны были маленькие пажи. С завитою, напудренною головой, с большой треугольной шляпой в руке они гордо стояли с важной миной сознания своего достоинства. Служба эта очень нравилась пажам, они ею тщеславились и по нескольку дней не смывали пудры с головы, а иногда вновь припудривались, чтобы заявлять, что они были при дворе. Мне один раз случилось исполнять службу пажей елизаветинского времени, когда для торжественных поездов были устроены особые, большие, парадные, вызолоченные кареты, которые возились восемью лошадьми шагом. На передних рессорах этих карет были устроены небольшие круглые сиденья. На эти сиденья (их называли пазами) сажали пажей лицом к карете, спиной к лошадям.
Мать Екатерины II, принцеса Ангальт-Цербтская, описывая своему супругу брачный и торжественный поезд их дочери, будущей императрицы Екатерины, говорит про карету Елисаветы Петровны: «c’est un petit chateau», прибавляя, что за каретой, на запятках, стояли два камер-пажа, а на карете принцессы Гессен-Гомбургской, следовавшей в том же поезде, — на пазах сидели два пажа, по ее словам: «deux pages couchés sur les sangles».
В 1816 году император Александр приказал в одной из таких карет возить во дворец, на торжественные аудиенции персидского посла и при прощальной аудиенции я был назначен с пажом Грессером сидеть на пазах.
Бывший Мальтийский дворец, дом бывшего государственным канцлером при императрице Елисавете Петровне графа Воронцова, занимаемый пажеским корпусом, не был еще приспособлен к помещению учебного заведения и носил все признаки роскоши жилища богатого вельможи XVIII столетия. Великолепная двойная лестница, украшенная зеркалами и статуями, вела во второй этаж, где помещались дортуары и классы! В огромной зале, в два света, был дортуар 2-го и половины 3-го отделений; в других больших трех комнатах помещались другая половина 3-го и 4-е отделение. Первое же отделение малолетних теснилось в низком антресоле, устроенном из комнат, назначенных для прислуги и хора для музыки.
Все дортуары и классы имели великолепные плафоны. Картины этих плафонов изображали сцены из Овидиевых превращений, с обнаженными богинями и полубогинями. В комнате 4-го отделения, где стояла моя кровать, на плафоне было изображение освобождения Персеем Андромеды. Без всяких покровов прелестная Андромеда стояла прикованная к скале, а перед нею Персей, поражающий дракона.
Непонятно, как никому из начальствующих лиц не пришло на мысль, что эти мифологические картины тут вовсе не у места, что беспрестанное невольное созерцание обнаженных прелестей богинь может пагубно действовать на воображение воспитанников — и что гораздо целесообразнее было бы снять эти дорогие картины (говорят они были очень ценны) продать и на эти деньги устроить хоть небольшую библиотеку и физический кабинет. Этих вспомогательных пособий образования вовсе не было. Но главное начальство мало интересовалось нами.
Главный начальник военно-учебных заведений, в. к. Константин Павлович жил в Варшаве и ни разу не посетил корпуса.
Заступающий его место генерал Клингер занимался немецкою литературою и писал философские романы. Это был человек желчный, сухой, угрюмый, один из первых писателей реальной школы в Германии. Директор корпуса, генерал Гогель, был членом ученого артиллерийского комитета — и как артиллерист более интересовался пушками-единорогами, нежели пажами. Инспектор классов полковник Odé de Sion, французский эмигрант, любил более хорошее вино, хороший обед и свою масонскую ложу, в которой он занимал место великого мастера. Иногда, в послеобеденные часы, пред тем, чтобы отправиться в ложу, приходил он в классы и там,
