что вы гражданинъ, въ гостинницѣ вы, что ли? Отопленія не полагается здѣсь — это „особый ярусъ“. Одѣяла никому не даютъ. Матрацъ, когда управлюсь, принесу“.
Форточка захлопнулась. Итакъ выходило, что меня посадили въ особый ярусъ, и я долженъ былъ ожидать къ себѣ самого звѣрскаго отношенія. Одинъ, въ каменномъ ящикѣ, внѣ закона и въ полномъ распоряженіи Чеки. Что предпринять? Что можно предпринять среди этихъ голыхъ каменныхъ стѣнъ? Въ головѣ путались мысли. Но внутри все застывало и опять безконечная бѣготня на пространствѣ шести шаговъ въ длину и трехъ въ ширину.
Въ камерѣ совсѣмъ стемнѣло; ноги подкашивались отъ усталости, потъ отвратительно холодилъ шею и короткій отдыхъ на желѣзномъ холодномъ сидѣнье, когда приходилось опираться на покрытую инеемъ стѣнку, не давалъ облегченія.
Вѣроятно около 7-ми часовъ, форточка открылась и надзиратель протянулъ мнѣ жестяную, заржавленную миску, обломанную деревянную ложку и кусокъ чернаго хлѣба.
Ѣсть севершенно не хотѣлось. Черезъ нѣсколько минутъ, опять форточка открылась и со словами: „ужинъ“, надзиратель протянулъ руку за миской. Вся миска, почти до краевъ была наполнена отвратительно пахнущей сѣрой жидкой массой, — насколько я могъ разсмотрѣть, ставъ на сидѣнье W. C. и поднеся миску къ еле освѣщенному окну. Все содержимое я вылилъ немедленно въ W. C. и нѣсколько разъ спустилъ воду, чтобы избавиться отъ мерзкаго запаха гнилой трески и прогорклаго подсолнечнаго масла. Минутъ черезъ двадцать, мнѣ дали черезъ форточку большую жестяную кружку, со словами: „кипятокъ“. Это было кстати. Кипятокъ обжигалъ губы, но внутри, по всему тѣлу, разливалась пріятная теплота. Сдѣлавъ нѣсколько глотковъ, я поставилъ кружку на столъ, желая немного остудить кипятокъ. Въ камерѣ стало совершенно темно. Поднося кружку ко рту, я замѣтилъ что она сдѣлалась необычайно легкой: оказалось что кружка была дырявой и весь кипятокъ изъ нея вытекъ.
Часовъ въ девять вечера загремѣлъ дверной замокъ, въ камерѣ зажгась электрическая лампочка и
