Подъ вечеръ, блѣдный и измученный, опять пошелъ онъ въ лѣсъ и, самъ того не замѣчая, направился къ оврагу, изъ котораго утромъ слышались стоны.
Распростертый на землѣ человѣкъ лежалъ на прежнемъ мѣстѣ; но изъ его сжатыхъ губъ не вылетало ни одного звука. Глаза были закрыты, и только слабое дыханіе говорило, что жизнь еще не совсѣмъ угасла въ этомъ изможденномъ тѣлѣ.
Тихо склонясь надъ умирающимъ, царевичъ долго смотрѣлъ на его мертвенно-блѣдное лицо съ закрытыми глазами, прислушивался къ его рѣдкому, прерывистому дыханію. Ему вспомнилась сорвавшаяся съ крутизны и разбившаяся о скалы серна, которую онъ нашелъ въ горахъ прошлой осенью. Вылѣчилъ же онъ ее. Такъ неужели же этому человѣку онъ не подастъ помощи?
Царевичъ осторожно поднялъ холодѣющее тѣло и понесъ его къ себѣ въ башню. Тамъ онъ бережно положилъ его на постель. Благодаря его лѣкарствамъ больной скоро открылъ глаза и сталъ замѣтно возвращаться къ жизни.
Въ порывѣ благодарности, онъ протянулъ руки къ безмолвно смотрѣвшему на него царевичу и горячо воскликнулъ:
— О, какъ мнѣ благодарить тебя! Ты спасъ мнѣ жизнь, и я никогда, никогда не забуду этого!.. Кто ты? Какъ буду поминать я тебя въ своихъ молитвахъ?
Царевичъ стоялъ не шевелясь и ничего не отвѣтилъ.
Больной схватилъ его руку и, судорожно сжавъ ее въ своихъ рукахъ, припалъ къ ней губами.
Царевичъ вздрогнулъ, когда горячія слезы упали на его руку. Какое-то сладостное, до той поры невѣдомое ему чувство охватило его душу, сдавило ему горло. Онъ зарыдалъ, какъ ребенокъ, и бросился бѣжать изъ башни. Въ объятіяхъ матери-природы искала успокоенія его потрясенная душа, и нашла его.
Когда, проходивъ нѣсколько часовъ по лѣсу, онъ пришелъ къ рѣкѣ и припалъ усталой головой къ мшистому подножію скалъ, въ душѣ его было тихо и спокойно.
Съ темнаго неба смотрѣли на него дрожащія звѣзды и какъ-будто чему-то радовались. Высокія деревья, окутанныя покровомъ ночи, одобрительно кивали
Под вечер, бледный и измученный, опять пошел он в лес и, сам того не замечая, направился к оврагу, из которого утром слышались стоны.
Распростертый на земле человек лежал на прежнем месте; но из его сжатых губ не вылетало ни одного звука. Глаза были закрыты, и только слабое дыхание говорило, что жизнь еще не совсем угасла в этом изможденном теле.
Тихо склонясь над умирающим, царевич долго смотрел на его мертвенно-бледное лицо с закрытыми глазами, прислушивался к его редкому, прерывистому дыханию. Ему вспомнилась сорвавшаяся с крутизны и разбившаяся о скалы серна, которую он нашел в горах прошлой осенью. Вылечил же он ее. Так неужели же этому человеку он не подаст помощи?
Царевич осторожно поднял холодеющее тело и понес его к себе в башню. Там он бережно положил его на постель. Благодаря его лекарствам больной скоро открыл глаза и стал заметно возвращаться к жизни.
В порыве благодарности, он протянул руки к безмолвно смотревшему на него царевичу и горячо воскликнул:
— О, как мне благодарить тебя! Ты спас мне жизнь, и я никогда, никогда не забуду этого!.. Кто ты? Как буду поминать я тебя в своих молитвах?
Царевич стоял не шевелясь и ничего не ответил.
Больной схватил его руку и, судорожно сжав ее в своих руках, припал к ней губами.
Царевич вздрогнул, когда горячие слезы упали на его руку. Какое-то сладостное, до той поры неведомое ему чувство охватило его душу, сдавило ему горло. Он зарыдал, как ребенок, и бросился бежать из башни. В объятиях матери-природы искала успокоения его потрясенная душа, и нашла его.
Когда, проходив несколько часов по лесу, он пришел к реке и припал усталой головой к мшистому подножию скал, в душе его было тихо и спокойно.
С темного неба смотрели на него дрожащие звезды и как будто чему-то радовались. Высокие деревья, окутанные покровом ночи, одобрительно кивали
