Внутреннее опредѣлено, какъ форма рефлектированной непосредственности или сущности въ противоположность внѣшнему, какъ формѣ бытія, но и то, и другое суть одно и то же тожество. Это тожество есть, во-первыхъ, самообоснованное единство ихъ обоихъ, какъ полная содержанія ихъ основа, или какъ абсолютная (мыслимая) вещь, оба опредѣленія которой суть безразличные, внѣшніе моменты. Тѣмъ самымъ оно есть содержаніе и полнота, которая есть внутреннее въ той же мѣрѣ, какъ и внѣшнее, но при томъ есть не ставшее или перешедшее, а равное самому себѣ. Внѣшнее по этому опредѣленію не только равно по содержанію внутреннему, но оба суть одна и та же (мыслимая) вещь. Но эта вещь, какъ простое тожество съ собою, различна отъ своихъ опредѣленій формы, и послѣднія ей внѣшни; поэтому она сама есть нѣчто внутреннее, отличное отъ своей внѣшности. Но эта внѣшность состоитъ въ томъ, что ее образуютъ эти самыя оба опредѣленія, именно внутреннее и внѣшнее. Но самая вещь есть не что иное, какъ ихъ единство. Тѣмъ самымъ обѣ эти стороны снова тожественны по содержанію. Но въ вещи онѣ суть взаимно проникающее себя тожество, полная содержанія основа. Но во внѣшности онѣ, какъ формы вещи, безразличны къ этому тожеству, а потому и взаимны одна къ другой.
2. Такимъ образомъ, онѣ суть различныя опредѣленія формы, имѣющія тожественную основу не въ нихъ самихъ, а въ нѣкоторомъ другомъ, опредѣленія рефлексіи, сущія для себя: внутреннее, какъ форма рефлексіи въ себя, существенности; а внѣшнее, какъ форма рефлектированной въ другое непосредственности или несущественности. Но природа отношенія показала, что эти опредѣленія составляютъ просто одно тожество. Сила въ своемъ обнаруженіи состоитъ въ томъ, что предположенное и возвращающееся въ себя опредѣленіе есть одно и то же. Поэтому, поскольку внутреннее и внѣшнее разсматриваются, какъ опредѣленія формы, то они суть, во-первыхъ, сама простая форма, а, во-вторыхъ, такъ какъ они въ ней опредѣлены вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ противоположныя, то ихъ единство есть чистое отвлеченное опосредованіе, въ коемъ одно есть непосредственно второе и второе потому, что оно есть одно. Такимъ образомъ, внутреннее есть непосредственно лишь внѣшнее, и оно потому есть опредѣленность внѣшности, что оно есть внутреннее; наоборотъ, внѣшнее есть лишь внутреннее, такъ какъ оно есть лишь внѣшнее. Такъ какъ именно это единство формы содержитъ въ себѣ оба его опредѣленія, какъ противоположныя, то ихъ тожество есть лишь этотъ переходъ; и въ немъ дано лишь другое обоихъ, а не ихъ полное содержанія тожество. Или, иначе, это сохраненіе формы есть вообще сторона опредѣленности. То, что положено по ней, есть не реальная полнота цѣлаго, а полнота или сама вещь лишь въ опредѣленности формы; такъ какъ послѣдняя есть просто связанное вмѣстѣ единство обоихъ противоположныхъ опредѣленій, то. поскольку одно изъ нихъ берется за первое, — а все равно, какое берется такимъ образомъ — объ основѣ или вещи, слѣдуетъ сказать, что она тѣмъ самымъ имѣетъ столь же существенно другую опредѣленность, но также лишь въ другой; также, какъ уже было сказано, что она есть лишь въ первой.
Внутреннее определено, как форма рефлектированной непосредственности или сущности в противоположность внешнему, как форме бытия, но и то, и другое суть одно и то же тожество. Это тожество есть, во-первых, самообоснованное единство их обоих, как полная содержания их основа, или как абсолютная (мыслимая) вещь, оба определения которой суть безразличные, внешние моменты. Тем самым оно есть содержание и полнота, которая есть внутреннее в той же мере, как и внешнее, но при том есть не ставшее или перешедшее, а равное самому себе. Внешнее по этому определению не только равно по содержанию внутреннему, но оба суть одна и та же (мыслимая) вещь. Но эта вещь, как простое тожество с собою, различна от своих определений формы, и последние ей внешни; поэтому она сама есть нечто внутреннее, отличное от своей внешности. Но эта внешность состоит в том, что ее образуют эти самые оба определения, именно внутреннее и внешнее. Но самая вещь есть не что иное, как их единство. Тем самым обе эти стороны снова тожественны по содержанию. Но в вещи они суть взаимно проникающее себя тожество, полная содержания основа. Но во внешности они, как формы вещи, безразличны к этому тожеству, а потому и взаимны одна к другой.
2. Таким образом, они суть различные определения формы, имеющие тожественную основу не в них самих, а в некотором другом, определения рефлексии, сущие для себя: внутреннее, как форма рефлексии в себя, существенности; а внешнее, как форма рефлектированной в другое непосредственности или несущественности. Но природа отношения показала, что эти определения составляют просто одно тожество. Сила в своем обнаружении состоит в том, что предположенное и возвращающееся в себя определение есть одно и то же. Поэтому, поскольку внутреннее и внешнее рассматриваются, как определения формы, то они суть, во-первых, сама простая форма, а, во-вторых, так как они в ней определены вместе с тем, как противоположные, то их единство есть чистое отвлеченное опосредование, в коем одно есть непосредственно второе и второе потому, что оно есть одно. Таким образом, внутреннее есть непосредственно лишь внешнее, и оно потому есть определенность внешности, что оно есть внутреннее; наоборот, внешнее есть лишь внутреннее, так как оно есть лишь внешнее. Так как именно это единство формы содержит в себе оба его определения, как противоположные, то их тожество есть лишь этот переход; и в нём дано лишь другое обоих, а не их полное содержания тожество. Или, иначе, это сохранение формы есть вообще сторона определенности. То, что положено по ней, есть не реальная полнота целого, а полнота или сама вещь лишь в определенности формы; так как последняя есть просто связанное вместе единство обоих противоположных определений, то. поскольку одно из них берется за первое, — а всё равно, какое берется таким образом — об основе или вещи, следует сказать, что она тем самым имеет столь же существенно другую определенность, но также лишь в другой; также, как уже было сказано, что она есть лишь в первой.
