торыя сами требуютъ дальнѣйшаго движенія (мысли), но они, вмѣстѣ съ тѣмъ, расширяются въ формальную цѣлостность отчасти въ понятіяхъ силы, причины и т. под. опредѣленіяхъ рефлексіи, при чемъ послѣднія должны выражать собою первоначальность; отчасти же черезъ отвлеченную общность — во всеобщности силы, въ полнотѣ взаимодѣйствующихъ причинъ. Тѣмъ самымъ механизмъ самъ проявляетъ себя, какъ стремленіе къ цѣлостности, которое старается понять природу для себя, какъ нѣкоторое цѣлое, не требующее для своего понятія ничего другого, кромѣ цѣлостности, не находящей себя въ цѣли и въ связанномъ съ нею вяѣміровомъ разсудкѣ.
Итакъ,, цѣлесообразность проявляется прежде всего, какъ высшее вообще; какъ разсудокъ, который опредѣляетъ, внѣшнимъ образомъ, многообразіе объектовъ посредствомъ нѣкотораго въ себѣ и для себя сущаго единства, такъ что безразличныя опредѣленности объектовъ становятся черезъ это отношеніе существенными. Въ механизмѣ онѣ становятся такими черезъ простую форму необходимости, при чемъ ихъ содержаніе безразлично, ибо онѣ должны оставаться внѣшними и ими удовлетворяется лишь разсудокъ, какъ таковой, познавая такимъ путемъ свою связь, отвлеченное тожество. Напротивъ, въ телеологіи становится важнымъ содержаніе, такъ какъ она предполагаетъ нѣкоторое понятіе, нѣчто опредѣленное въ себѣ и для себя и тѣмъ самымъ самоопредѣляющее и, слѣдовательно, отличаетъ отъ отношенія различенія и ихъ взаимнаго опредѣленія, отъ формы, рефлектированное въ себя единство, нѣчто опредѣленное въ себѣ и для себя и, стало быть, нѣкоторое содержаніе. Но если послѣднее конечно и незначительно, то оно противорѣчитъ тому, чѣмъ оно должно быть, ибо цѣль по своей формѣ есть внутри себя' безконечная дѣятельность, въ особенности, если совершающееся по цѣлямъ дѣйствіе признается за абсолютные волю и разсудокъ. Телеологія потому навлекала на себя столь многіе упреки въ нелѣпости, что цѣли, которыя она указывала, были то значительнѣе, то ничтожнѣе, и отношеніе цѣлей объектовъ должно было часто представляться игрою, ибо это отношеніе являлось столь внѣшнимъ и потому случайнымъ. Напротивъ, механизмъ оставляетъ за опредѣленностями объектовъ по ихъ содержанію значеніе случайностей, къ которымъ объекты безразличны, и которыя ни для самихъ себя, ни для субъективнаго разсудка не должны имѣть болѣе высокаго значенія. Потому этотъ принципъ, связывая собою внѣшнюю необходимость, сообщаетъ сознаніе безконечной свободы въ противоположность телеологіи, которая выдвигаетъ, какъ нѣчто абсолютное, маловажное и даже презрѣнное, только безконечно стѣсняя тѣмъ самымъ общую мысль, которая можетъ даже вызывать отвращеніе.
Формальный недостатокъ, ближайшимъ образомъ свойственный этой телеологіи, состоитъ въ томъ, что она приводитъ лишь къ внѣшней цѣлесообразности. Такъ какъ понятіе тѣмъ самымъ полагается, какъ нѣчто формальное, то ея содержаніе есть также нѣчто внѣшнимъ образомъ данное въ многообразіи объективнаго міра, данное въ тѣхъ же опредѣленностяхъ, которыя составляютъ содержаніе и механизма, но какъ нѣчто внѣшнее, случайное.
торые сами требуют дальнейшего движения (мысли), но они, вместе с тем, расширяются в формальную целостность отчасти в понятиях силы, причины и т. под. определениях рефлексии, при чём последние должны выражать собою первоначальность; отчасти же через отвлеченную общность — во всеобщности силы, в полноте взаимодействующих причин. Тем самым механизм сам проявляет себя, как стремление к целостности, которое старается понять природу для себя, как некоторое целое, не требующее для своего понятия ничего другого, кроме целостности, не находящей себя в цели и в связанном с нею вяемировом рассудке.
Итак,, целесообразность проявляется прежде всего, как высшее вообще; как рассудок, который определяет, внешним образом, многообразие объектов посредством некоторого в себе и для себя сущего единства, так что безразличные определенности объектов становятся через это отношение существенными. В механизме они становятся такими через простую форму необходимости, при чём их содержание безразлично, ибо они должны оставаться внешними и ими удовлетворяется лишь рассудок, как таковой, познавая таким путем свою связь, отвлеченное тожество. Напротив, в телеологии становится важным содержание, так как она предполагает некоторое понятие, нечто определенное в себе и для себя и тем самым самоопределяющее и, следовательно, отличает от отношения различения и их взаимного определения, от формы, рефлектированное в себя единство, нечто определенное в себе и для себя и, стало быть, некоторое содержание. Но если последнее конечно и незначительно, то оно противоречит тому, чем оно должно быть, ибо цель по своей форме есть внутри себя' бесконечная деятельность, в особенности, если совершающееся по целям действие признается за абсолютные волю и рассудок. Телеология потому навлекала на себя столь многие упреки в нелепости, что цели, которые она указывала, были то значительнее, то ничтожнее, и отношение целей объектов должно было часто представляться игрою, ибо это отношение являлось столь внешним и потому случайным. Напротив, механизм оставляет за определенностями объектов по их содержанию значение случайностей, к которым объекты безразличны, и которые ни для самих себя, ни для субъективного рассудка не должны иметь более высокого значения. Потому этот принцип, связывая собою внешнюю необходимость, сообщает сознание бесконечной свободы в противоположность телеологии, которая выдвигает, как нечто абсолютное, маловажное и даже презренное, только бесконечно стесняя тем самым общую мысль, которая может даже вызывать отвращение.
Формальный недостаток, ближайшим образом свойственный этой телеологии, состоит в том, что она приводит лишь к внешней целесообразности. Так как понятие тем самым полагается, как нечто формальное, то её содержание есть также нечто внешним образом данное в многообразии объективного мира, данное в тех же определенностях, которые составляют содержание и механизма, но как нечто внешнее, случайное.
