общность. Но послѣдняя въ существованіи вполнѣ эмпирична, общность во времени, если данное свойство сохраняется, между тѣмъ какъ прочія обнаруживаются какъ преходящія, при устойчивости цѣлаго; или общность, проистекающая изъ сравненія съ другими конкретными цѣлыми и тѣмъ самымъ не идущая далѣе того, что присуще имъ всѣмъ. Если сравненіе всего общаго характера, какъ онъ представляется эмпирически, и даетъ для того общую основу, то все же рефлексія должна объединить его въ одно простое мысленное опредѣленіе и усвоить простой характеръ такого цѣлаго. Но удостовѣреніе въ томъ, что нѣкоторое мысленное опредѣленіе или нѣкоторое единичное непосредственное свойство составляетъ простую и опредѣленную сущность предмета, можетъ состоять лишь въ нѣкоторомъ выводѣ такого опредѣленія изъ конкретнаго состава. А это требовало бы нѣкотораго анализа, превращающаго непосредственный составъ въ мысли и сводящій его конкретность къ чему-либо простому; анализа, который выше только что разсмотрѣннаго, такъ какъ первый долженъ бы былъ быть не отвлекающимъ, но еще сохранять въ общемъ опредѣленность конкретнаго, объединять ея и указывать ее зависимость отъ простого мысленнаго опредѣленія.
Но отношенія разнообразныхъ опредѣленій непосредственнаго существованія къ простому понятію были бы теоремами, которыя требовали бы доказательства. Опредѣленіе же, какъ первое, еще не развитое понятіе, поскольку оно (опредѣленіе) должно усвоить простую опредѣленность предмета, и это усвоеніе должно быть чѣмъ-то непосредственнымъ, можетъ воспользоваться для того лишь однимъ изъ своихъ непосредственныхъ такъ называемыхъ свойствъ, — опредѣленіемъ чувственнаго существованія или представленія; ихъ выдѣленіе посредствомъ отвлеченія и образуетъ простоту, а для пріобрѣтенія понятіемъ общности и существенности его отсылаютъ къ эмпирической общности, къ сохраненію при измѣненіи условій, и къ рефлексіи, которая ищетъ опредѣленія понятія во внѣшнемъ существованіи и въ представленіи, т.-е. тамъ, гдѣ понятія нельзя найти. Поэтому опредѣленіе тѣмъ самымъ отказывается отъ настоящихъ опредѣленій понятія, которыя были бы по существу принципами предметовъ, и довольствуется признаками, т.-е. опредѣленіями, въ которыхъ существенность для самого предмета безразлична, и которыя имѣютъ лишь цѣлью быть значками для нѣкоторой внѣшней рефлексіи. Такая единичная внѣшняя опредѣленность слишкомъ не соотвѣтствуетъ конкретной цѣлостности и природѣ ея понятія, для того, чтобы быть избранною для себя и принятою съ тою цѣлью, чтобы конкретное цѣлое нашло въ ней свое истинное выраженіе и опредѣленіе. Наприм., по замѣчанію Блуменбаха мочка уха есть нѣчто, отсутствующее въ прочихъ животныхъ, и потому согласно обычному способу рѣчи объ общихъ и отличительныхъ признакахъ могущее считаться съ полнымъ правомъ отличительнымъ признакомъ при опредѣленіи физическаго человѣка. Но насколько такое чисто внѣшнее опредѣленіе оказывается сейчасъ же несоотвѣтственнымъ представленію всего общаго характера физическаго человѣка и тому требованію, чтобы опредѣленіемъ понятія было нѣчто существенное! Дѣло чистаго случая, бываютъ ли принятые въ
общность. Но последняя в существовании вполне эмпирична, общность во времени, если данное свойство сохраняется, между тем как прочие обнаруживаются как преходящие, при устойчивости целого; или общность, проистекающая из сравнения с другими конкретными целыми и тем самым не идущая далее того, что присуще им всем. Если сравнение всего общего характера, как он представляется эмпирически, и дает для того общую основу, то всё же рефлексия должна объединить его в одно простое мысленное определение и усвоить простой характер такого целого. Но удостоверение в том, что некоторое мысленное определение или некоторое единичное непосредственное свойство составляет простую и определенную сущность предмета, может состоять лишь в некотором выводе такого определения из конкретного состава. А это требовало бы некоторого анализа, превращающего непосредственный состав в мысли и сводящий его конкретность к чему-либо простому; анализа, который выше только что рассмотренного, так как первый должен бы был быть не отвлекающим, но еще сохранять в общем определенность конкретного, объединять её и указывать ее зависимость от простого мысленного определения.
Но отношения разнообразных определений непосредственного существования к простому понятию были бы теоремами, которые требовали бы доказательства. Определение же, как первое, еще не развитое понятие, поскольку оно (определение) должно усвоить простую определенность предмета, и это усвоение должно быть чем-то непосредственным, может воспользоваться для того лишь одним из своих непосредственных так называемых свойств, — определением чувственного существования или представления; их выделение посредством отвлечения и образует простоту, а для приобретения понятием общности и существенности его отсылают к эмпирической общности, к сохранению при изменении условий, и к рефлексии, которая ищет определения понятия во внешнем существовании и в представлении, т. е. там, где понятия нельзя найти. Поэтому определение тем самым отказывается от настоящих определений понятия, которые были бы по существу принципами предметов, и довольствуется признаками, т. е. определениями, в которых существенность для самого предмета безразлична, и которые имеют лишь целью быть значками для некоторой внешней рефлексии. Такая единичная внешняя определенность слишком не соответствует конкретной целостности и природе её понятия, для того, чтобы быть избранною для себя и принятою с тою целью, чтобы конкретное целое нашло в ней свое истинное выражение и определение. Наприм., по замечанию Блуменбаха мочка уха есть нечто, отсутствующее в прочих животных, и потому согласно обычному способу речи об общих и отличительных признаках могущее считаться с полным правом отличительным признаком при определении физического человека. Но насколько такое чисто внешнее определение оказывается сейчас же несоответственным представлению всего общего характера физического человека и тому требованию, чтобы определением понятия было нечто существенное! Дело чистого случая, бывают ли принятые в
