теръ неотдѣлимой конкретной стороны этихъ условій, обнаруживъ, что въ нѣкоторомъ другомъ и вновь другомъ конкретномъ видѣ они опять являются, и чтобы такимъ образомъ для познанія сохранилась лишь ихъ отвлеченная форма. Еще для примѣра можно упомянуть, что могло казаться естественнымъ и разумнымъ разсматривать цвѣтъ, прежде всего какъ конкретное явленіе животнаго субъективнаго чувства, за тѣмъ внѣ субъекта, какъ нѣкоторое призракообразное, носящееся явленіе и наконецъ, какъ фиксированный въ объектахъ внѣшней дѣйствительности. Но для познанія общая и тѣмъ самымъ поистинѣ первая форма есть средняя изъ названныхъ, по которой цвѣтъ стоитъ на порогѣ между субъективностью и объективностью, какъ извѣстный призракъ, еще безъ всякаго смѣшенія съ субъективными и объективными обстоятельствами. Эти обстоятельства ближайшимъ образомъ лишь нарушаютъ чистое разсмотрѣніе природы этого предмета, такъ какъ они относятся къ нему, какъ дѣйствующія причины, и потому оставляютъ нерѣшеннымъ, чему надлежитъ приписать тѣ опредѣленныя измѣненія, переходы и отношенія цвѣта, собственной ли его специфической природѣ, или скорѣе болѣзненнымъ специфическимъ свойствамъ этихъ обстоятельствъ, здоровымъ или болѣзненнымъ особеннымъ аффектамъ и дѣйствіямъ органовъ субъекта, или же химическимъ, растительнымъ, животнымъ силамъ объекта. Можно привести много и другихъ примѣровъ изъ области познанія органической природы и духа; повсюду отвлеченное должно составлять начало и элементъ, въ которомъ и отъ котораго распространяются частности и богатые образы конкретнаго.
При раздѣленіи или при частномъ, правда, выступаетъ собственно различеніе его отъ общаго, но общее само есть уже опредѣленное и тѣмъ самымъ членъ нѣкотораго раздѣленія. Поэтому для него существуетъ высшее общее, для этого опять высшее и т. д. до безконечности. Для разсматриваемаго здѣсь познанія нѣтъ никакой имманентной границы, такъ какъ оно исходитъ отъ даннаго, а форма отвлеченной общности свойственна его началу. Слѣдовательно, какой-либо предметъ, обладающій повидимому элементарною общностью, дѣлается предметомъ нѣкоторой опредѣленной науки и составляетъ нѣкоторое абсолютное начало постольку, поскольку предполагается знакомство съ нимъ представленія, и онъ признается для себя не нуждающимся ни въ какомъ выводѣ. Опредѣленіе принимаетъ его за нѣчто непосредственное.
Дальнѣйшее движеніе отъ него есть ближайшимъ образомъ раздѣленіе. Только для этого движенія требуется нѣкоторый имманентный принципъ, т.-е. начало отъ общаго и отъ понятія; между тѣмъ разсматриваемое здѣсь познаніе лишено такового принципа, такъ какъ оно слѣдуетъ лишь за опредѣленіемъ формы понятія безъ его рефлексіи въ себя и потому беретъ опредѣленность содержанія изъ того, что дано. Для частнаго, входящаго въ составъ раздѣленія, нѣтъ никакого собственнаго основанія ни въ разсужденіи того, что составляетъ основаніе самого раздѣленія, ни въ разсужденіи того опредѣленнаго взаимнаго отношенія, которое должно быть свойственно членамъ раздѣленія. Дѣло познанія можетъ поэтому состоять здѣсь лишь въ томъ, чтобы отчасти приводить въ порядокъ найденныя въ эмпирическомъ матеріалѣ част
тер неотделимой конкретной стороны этих условий, обнаружив, что в некотором другом и вновь другом конкретном виде они опять являются, и чтобы таким образом для познания сохранилась лишь их отвлеченная форма. Еще для примера можно упомянуть, что могло казаться естественным и разумным рассматривать цвет, прежде всего как конкретное явление животного субъективного чувства, за тем вне субъекта, как некоторое призракообразное, носящееся явление и наконец, как фиксированный в объектах внешней действительности. Но для познания общая и тем самым поистине первая форма есть средняя из названных, по которой цвет стоит на пороге между субъективностью и объективностью, как известный призрак, еще без всякого смешения с субъективными и объективными обстоятельствами. Эти обстоятельства ближайшим образом лишь нарушают чистое рассмотрение природы этого предмета, так как они относятся к нему, как действующие причины, и потому оставляют нерешенным, чему надлежит приписать те определенные изменения, переходы и отношения цвета, собственной ли его специфической природе, или скорее болезненным специфическим свойствам этих обстоятельств, здоровым или болезненным особенным аффектам и действиям органов субъекта, или же химическим, растительным, животным силам объекта. Можно привести много и других примеров из области познания органической природы и духа; повсюду отвлеченное должно составлять начало и элемент, в котором и от которого распространяются частности и богатые образы конкретного.
При разделении или при частном, правда, выступает собственно различение его от общего, но общее само есть уже определенное и тем самым член некоторого разделения. Поэтому для него существует высшее общее, для этого опять высшее и т. д. до бесконечности. Для рассматриваемого здесь познания нет никакой имманентной границы, так как оно исходит от данного, а форма отвлеченной общности свойственна его началу. Следовательно, какой-либо предмет, обладающий по-видимому элементарною общностью, делается предметом некоторой определенной науки и составляет некоторое абсолютное начало постольку, поскольку предполагается знакомство с ним представления, и он признается для себя не нуждающимся ни в каком выводе. Определение принимает его за нечто непосредственное.
Дальнейшее движение от него есть ближайшим образом разделение. Только для этого движения требуется некоторый имманентный принцип, т. е. начало от общего и от понятия; между тем рассматриваемое здесь познание лишено такового принципа, так как оно следует лишь за определением формы понятия без его рефлексии в себя и потому берет определенность содержания из того, что дано. Для частного, входящего в состав разделения, нет никакого собственного основания ни в рассуждении того, что составляет основание самого разделения, ни в рассуждении того определенного взаимного отношения, которое должно быть свойственно членам разделения. Дело познания может поэтому состоять здесь лишь в том, чтобы отчасти приводить в порядок найденные в эмпирическом материале част
