дѣляетъ отношеніе разума къ категоріямъ, лишь какъ діалектическое, и при томъ понимаетъ результатъ этой діалектики, только какъ безконечное ничто, то безконечное единство разума теряетъ и синтезъ, а тѣмъ самымъ и то начало умозрительнаго, по истинѣ безконечнаго понятія; оно становится, какъ извѣстно, чисто формальнымъ, только регулятивнымъ единствомъ систематическаго употребленія разсудка. Считается злоупотребленіемъ логики, если она, которая должна быть только канономъ критики, признается за органъ произведенія объективныхъ взглядовъ. Понятія разума, въ которыхъ слѣдовало бы чаять болѣе высокую силу и болѣе глубокое созерцаніе, уже не имѣютъ въ себѣ ничего конститутивнаго, свойственнаго категоріямъ; они суть только идеи; правда, вполнѣ дозволительно употреблять ихъ, но при помощи этихъ умопостигаемыхъ сущностей, въ которыхъ должна бы была сосредоточиваться вся истина, нельзя мыслить ничего, кромѣ гипотезъ, приписывать которымъ истину въ себѣ и для себя было бы полнымъ произволомъ и безумною отвагою, такъ какъ онѣ не присущи никакому опыту. Можно ли было бы подумать, что философія станетъ отрицать истину умопостигаемыхъ сущностей потому, что онѣ лишены пространственной и временной чувственной матеріи?
Съ этимъ непосредственно связана та точка зрѣнія, въ отношеніи съ которой должно вообще разсматривать понятіе и назначеніе логики, и которая въ философіи Канта принимается такъ, какъ это дѣлается обычно: именно въ отношеніи понятія и науки о немъ къ самой истинѣ. Было уже приведено изъ кантова вывода категорій, что согласно ему объектъ, въ которомъ объединяется многообразіе воззрѣнія, есть это единство лишь черезъ единство самосознанія. Такимъ образомъ, здѣсь опредѣленно высказана объективность мышленія, то тожество понятія и веши, которая и есть истина. Равнымъ образомъ вообще признается, что, когда мышленіе усваиваетъ данный предметъ, то послѣдній тѣмъ самымъ претерпѣваетъ измѣненіе и превращается изъ чувственнаго въ мыслимый; но что это измѣненіе нетолько ничего не измѣняетъ въ его существенности, а напротивъ онъ именно въ своемъ понятіи есть въ своей истинѣ, въ непосредственности же, въ которой онъ данъ, — лишь явленіе и случайность; что познаніе предмета, понимающее его, есть познаніе его такимъ, каковъ онъ въ себѣ и для себя, и что понятіе и есть сама его объективность. Съ другой стороны опять-таки также точно утверждаютъ, что мы не можемъ познавать вещей, каковы онѣ въ себѣ и для себя, и что истина недоступна познающему разуму; что та истина, которая состоитъ въ единствѣ объекта и понятія, есть лишь явленіе, и именно на томъ основаніи, что содержаніе есть лишь многообразіе воззрѣнія. По этому поводу было уже упомянуто, что, напротивъ, именно въ понятіи снято то многообразіе, которое свойственно воззрѣнію въ противоположность понятію, н что черезъ понятіе предметъ возвращенъ къ своей неслучайной существенности; послѣдняя выступаетъ въ явленіи, и потому явленіе есть не просто несущественное, а обнаруженіе сущности. Но ставшее вполнѣ свободнымъ обнаруженіе ея есть понятіе. Эти пред
деляет отношение разума к категориям, лишь как диалектическое, и при том понимает результат этой диалектики, только как бесконечное ничто, то бесконечное единство разума теряет и синтез, а тем самым и то начало умозрительного, по истине бесконечного понятия; оно становится, как известно, чисто формальным, только регулятивным единством систематического употребления рассудка. Считается злоупотреблением логики, если она, которая должна быть только каноном критики, признается за орган произведения объективных взглядов. Понятия разума, в которых следовало бы чаять более высокую силу и более глубокое созерцание, уже не имеют в себе ничего конститутивного, свойственного категориям; они суть только идеи; правда, вполне дозволительно употреблять их, но при помощи этих умопостигаемых сущностей, в которых должна бы была сосредоточиваться вся истина, нельзя мыслить ничего, кроме гипотез, приписывать которым истину в себе и для себя было бы полным произволом и безумною отвагою, так как они не присущи никакому опыту. Можно ли было бы подумать, что философия станет отрицать истину умопостигаемых сущностей потому, что они лишены пространственной и временной чувственной материи?
С этим непосредственно связана та точка зрения, в отношении с которой должно вообще рассматривать понятие и назначение логики, и которая в философии Канта принимается так, как это делается обычно: именно в отношении понятия и науки о нём к самой истине. Было уже приведено из кантова вывода категорий, что согласно ему объект, в котором объединяется многообразие воззрения, есть это единство лишь через единство самосознания. Таким образом, здесь определенно высказана объективность мышления, то тожество понятия и веши, которая и есть истина. Равным образом вообще признается, что, когда мышление усваивает данный предмет, то последний тем самым претерпевает изменение и превращается из чувственного в мыслимый; но что это изменение нетолько ничего не изменяет в его существенности, а напротив он именно в своем понятии есть в своей истине, в непосредственности же, в которой он дан, — лишь явление и случайность; что познание предмета, понимающее его, есть познание его таким, каков он в себе и для себя, и что понятие и есть сама его объективность. С другой стороны опять-таки также точно утверждают, что мы не можем познавать вещей, каковы они в себе и для себя, и что истина недоступна познающему разуму; что та истина, которая состоит в единстве объекта и понятия, есть лишь явление, и именно на том основании, что содержание есть лишь многообразие воззрения. По этому поводу было уже упомянуто, что, напротив, именно в понятии снято то многообразие, которое свойственно воззрению в противоположность понятию, н что через понятие предмет возвращен к своей неслучайной существенности; последняя выступает в явлении, и потому явление есть не просто несущественное, а обнаружение сущности. Но ставшее вполне свободным обнаружение её есть понятие. Эти пред
