ленностыо и, такимъ образомъ, изъ отвлеченности возстановляется понятіе и его истина. Но каждое опредѣленное понятіе, конечно, пусто постольку, поскольку оно содержитъ въ себѣ не полноту, а лишь нѣкоторую одностороннюю опредѣленность. Если ему даже свойственно конкретное содержаніе, напр, человѣкъ, государство, животное и т. н., оно все же остается пустымъ понятіемъ, поскольку его опредѣленность не есть принципъ его различеній; принципъ содержитъ въ себѣ начало и сущность своихъ развитія и реализаціи; всякая же иная опредѣленность понятія безплодна. Поэтому, если понятіе порицается вообще, какъ пустое, то тѣмъ самымъ не принимается въ разсчетъ та абсолютная опредѣленность, которая есть различеніе понятія и единственноистинное его элементарное содержаніе.
Сюда же относится то обстоятельство, вслѣдствіе котораго въ новое время разсудокъ мало цѣнится и такъ унижается передъ разумомъ; это та устойчивость, которую первый сообщаетъ опредѣленности и тѣмъ самымъ конечности. Это устойчивое состоитъ въ только что разсмотрѣнной формѣ отвлеченной общности; черезъ нее оно становится неизмѣннымъ. Ибо качественная опредѣленность, какъ и опредѣленіе рефлексіи, по существу ограничены и черезъ свою ограниченность имѣютъ отношеніе къ своему другому, а тѣмъ самымъ причастны необходимости измѣненія и прехожденія. Общность же, какая имъ присуща въ разсудкѣ, сообщаетъ имъ форму рефлексіи въ себя, черезъ которую онѣ лишаются отношенія къ другому и становятся непреходящими. Но если въ чистомъ понятіи эта вѣчность принадлежитъ его природѣ, то его отвлеченныя опредѣленія должны бы были быть вѣчными существенностями лишь по ихъ формѣ; но ихъ содержаніе не соотвѣтствуетъ этой формѣ, и потому они не суть истина и непреходимость. Ихъ содержаніе не соотвѣтствуетъ формѣ, такъ какъ оно не есть самая опредѣленность, какъ общее, т.-е. не есть полнота различенія понятія или сама цѣлостная форма; поэтому форма ограниченнаго разсудка есть сама несовершенная, именно отвлеченная общность. Но далѣе слѣдуетъ признавать безконечную силу разсудка въ томъ, что онъ раздѣляетъ конкретное на отвлеченныя опредѣленности и схватываетъ ту глубину различенія, которая одна есть вмѣстѣ съ тѣмъ сила, порождающая ихъ переходъ. Конкретное въ воззрѣніи есть цѣлостность, но чувственная, — реальная матерія, безразличныя взаимно внѣположныя состоянія въ пространствѣ и времени; это отсутствіе единства въ многообразіи, какъ содержаніе воззрѣнія, не должно бы было быть вмѣняемо послѣднему въ заслугу и преимущество передъ тѣмъ, что разсудочно. Измѣнчивость, обнаруживающаяся въ воззрѣніи, уже указываетъ на общее; то, что изъ нея входитъ въ воззрѣніе, есть лишь другое также измѣнчивое, стало быть то же самое; это не есть общее, выступающее и являющееся вмѣсто него. Всего же менѣе слѣдуетъ вмѣнять наукѣ, напр, геометріи и ариѳметикѣ, въ заслугу то наглядное, которое приноситъ съ собою ея матерія, и представлять себѣ ея предложенія, какъ основанныя на немъ. Напротивъ, именно потому матерія такихъ наукъ имѣетъ болѣе низменную природу; воззрительность фигуръ или числъ не помогаетъ ихъ научности; послѣдняя вносится въ
ленностыо и, таким образом, из отвлеченности восстановляется понятие и его истина. Но каждое определенное понятие, конечно, пусто постольку, поскольку оно содержит в себе не полноту, а лишь некоторую одностороннюю определенность. Если ему даже свойственно конкретное содержание, напр, человек, государство, животное и т. н., оно всё же остается пустым понятием, поскольку его определенность не есть принцип его различений; принцип содержит в себе начало и сущность своих развития и реализации; всякая же иная определенность понятия бесплодна. Поэтому, если понятие порицается вообще, как пустое, то тем самым не принимается в расчёт та абсолютная определенность, которая есть различение понятия и единственноистинное его элементарное содержание.
Сюда же относится то обстоятельство, вследствие которого в новое время рассудок мало ценится и так унижается перед разумом; это та устойчивость, которую первый сообщает определенности и тем самым конечности. Это устойчивое состоит в только что рассмотренной форме отвлеченной общности; через нее оно становится неизменным. Ибо качественная определенность, как и определение рефлексии, по существу ограничены и через свою ограниченность имеют отношение к своему другому, а тем самым причастны необходимости изменения и прехождения. Общность же, какая им присуща в рассудке, сообщает им форму рефлексии в себя, через которую они лишаются отношения к другому и становятся непреходящими. Но если в чистом понятии эта вечность принадлежит его природе, то его отвлеченные определения должны бы были быть вечными существенностями лишь по их форме; но их содержание не соответствует этой форме, и потому они не суть истина и непреходимость. Их содержание не соответствует форме, так как оно не есть самая определенность, как общее, т. е. не есть полнота различения понятия или сама целостная форма; поэтому форма ограниченного рассудка есть сама несовершенная, именно отвлеченная общность. Но далее следует признавать бесконечную силу рассудка в том, что он разделяет конкретное на отвлеченные определенности и схватывает ту глубину различения, которая одна есть вместе с тем сила, порождающая их переход. Конкретное в воззрении есть целостность, но чувственная, — реальная материя, безразличные взаимно внеположные состояния в пространстве и времени; это отсутствие единства в многообразии, как содержание воззрения, не должно бы было быть вменяемо последнему в заслугу и преимущество перед тем, что рассудочно. Изменчивость, обнаруживающаяся в воззрении, уже указывает на общее; то, что из неё входит в воззрение, есть лишь другое также изменчивое, стало быть то же самое; это не есть общее, выступающее и являющееся вместо него. Всего же менее следует вменять науке, напр, геометрии и арифметике, в заслугу то наглядное, которое приносит с собою её материя, и представлять себе её предложения, как основанные на нём. Напротив, именно потому материя таких наук имеет более низменную природу; воззрительность фигур или числ не помогает их научности; последняя вносится в
