Онъ понялъ въ чемъ дѣло и изо всѣхъ силъ смѣялся подъ своею шляпой.
Тогда разсерженный Жюльенъ бросился къ нему и сильною оплеухой сшибъ съ головы мальчика гигантскую шляпу, которая полетѣла на газонъ; потомъ, обернувшись къ тестю, дрожащимъ отъ злобы голосомъ пробормоталъ:
— Не вамъ бы, кажется, смѣяться. Мы не дошли бы до этого, еслибы вы не проѣли и не промотали своего состоянія. Кто виноватъ въ томъ, что вы раззорились?
Всѣ перестали смѣяться и сразу замолчали. Жанна, готовая плакать, тихо сѣла рядомъ съ матерью; удивленный и пораженный баронъ помѣстился противъ нихъ, а виконтъ влѣзъ на козлы, предварительно усадивъ на нихъ плачущаго ребенка съ распухавшей щекой.
Дорога казалась и скучной, и долгой. Въ каретѣ царило молчаніе. Всѣ трое мрачные и подавленные не хотѣли обнаружить волновавшихъ ихъ чувствъ.
Они сознавали, что не могли бы говорить ни о чемъ другомъ, — до такой степени эта тягостная мысль овладѣла ими, и потому они предпочитали лучше грустно молчать, чѣмъ касаться этого тяжелаго предмета.
Неровной рысью проѣзжали они по дворамъ фермъ, разгоняя испуганныхъ черныхъ куръ, которыя ныряли и скрывались за заборомъ; большая собака иногда съ лаемъ преслѣдовала ихъ, потомъ, ощетинившись, возвращалась домой и снова догоняла, чтобъ облаять удаляющійся экипажъ.
Длинноногій парень въ грязныхъ башмакахъ и синей блузѣ, вздымавшейся сзади отъ вѣтра, лѣниво шелъ, опустивъ руки въ карманы, сторонился, чтобы дать дорогу, и неловко приподымалъ шапку, открывая свои гладкіе слипшіеся волосы.
Дорога шла мимо фермъ, тянувшихся одна за другою, но
