Она была поражена какъ бы ударомъ и ей тотчасъ же показалось, будто въ ней что-то шевелится. Она умоляла и не слушала того, что ей говорили, погруженная въ свои думы. Ночью она не могла уснуть, тревожимая новою и странною мыслью о ребенкѣ, живущемъ въ ней, въ ея утробѣ; ее печалила и мучила мысль, что это будетъ сынъ Жюльена и безпокоило, не будетъ ли онъ походить на отца. На слѣдующій день она позвала барона:
— Папа! Мое рѣшеніе принято: я хочу все знать, въ особенности теперь. Слушай: я этого хочу и ты знаешь, что мнѣ не слѣдуетъ противорѣчить въ томъ положеніи, въ которомъ я теперь нахожусь. Слушай же! Ты долженъ идти и позвать священника. Онъ нуженъ для того, чтобы при немъ Розалія не стала бы лгать; потомъ, когда онъ придетъ, ты приведешь ее и останешься здѣсь вмѣстѣ съ мамой. Особенно позаботься о томъ, чтобы Жюльенъ ничего не подозрѣвалъ.
Часъ спустя вошелъ священникъ, еще болѣе потолстѣвшій, пыхтя такъ же, какъ мама.
Онъ усѣлся около нея въ кресло, причемъ его животъ свѣшивался на разставленныя ноги, и принялся шутить, по обыкновенію, обтирая лобъ своимъ клѣтчатымъ платкомъ.
— Что же, г-жа баронесса, кажется мы съ вами не худѣемъ; я думаю, мы съ вами подъ пару.—Потомъ, обернувшись къ постели больной, онъ сказалъ:—Эге... а мнѣ говорили, молодая барынька, что скоро у насъ будутъ новыя крестины. Да, да, на этотъ разъ уже не крестины лодки,—и болѣе серьезнымъ голосомъ произнесъ:—Это будетъ защитникъ отечества,—потомъ послѣ короткаго размышленія замѣтилъ:—А можетъ-быть и добрая мать семейства,—и, поклонясь баронессѣ, прибавилъ:—Какъ вы, сударыня.
Въ глубинѣ отворилась дверь. Розалія, растерянная, вся
