ленный, перешедшій наконецъ въ дрожащій, пронзительный, раздирающій, страшный вопль ударяемой мѣди.
Служанка появилась. Лицо ея было встревоженное, она бросала свирѣпые взгляды на бродягу, какъ бы предчувствуя своимъ инстинктомъ вѣрной собаки бѣду, нависшую надъ ея хозяиномъ. Въ рукахъ ея была жареная рыба, распространявшая вкусный запахъ распущеннаго масла. Аббатъ разрѣзалъ ложкой рыбу пополамъ и предложилъ кусокъ отъ спины своему сыну.
— Я самъ поймалъ сегодня эту рыбу, — сказалъ онъ съ слабымъ оттѣнкомъ гордости, всплывшей надъ его горемъ.
Маргарита не уходила.
— Принеси вина, хорошаго, бѣлаго корсиканскаго, — сказалъ ей аббатъ.
Она выслушала это приказаніе сѣ негодованіемъ и ему пришлось повторить его строгимъ голосомъ: „Иди, принеси двѣ бутылки“. Онъ угощалъ виномъ въ рѣдкихъ случаяхъ, но при этомъ приказывалъ всегда приносить бутылку и на свою долю.
Филиппъ-Августъ, сіяя отъ удовольствія, воскликнулъ:
— Отличная мысль! Я давно такъ хорошо не ѣлъ.
Служанка вернулась черезъ двѣ минуты, но аббату онѣ показались вѣчностью, — до такой степени потребность все узнать адскимъ огнемъ жгла его кровь.
Бутылки были откупорены, но служанка не уходила и не сводила глазъ съ незнакомца.
— Оставь насъ, — сказалъ кюре.
Она какъ будто не слышала.
— Я приказываю тебѣ оставить насъ однихъ! — сказалъ онъ почти строго.
Тогда она вышла.
Филиппъ-Августъ жадно и поспѣшно глоталъ рыбу, а
