дила медленными шагами по дорожкамъ, предаваясь своимъ мечтамъ, или, прыгая, спускалась по извилистымъ оврагамъ, склоны которыхъ были покрыты какъ бы золотымъ руномъ цвѣтущаго терна. Ихъ нѣжный запахъ, усиленный жарою, опьянялъ ее, какъ душистое вино, и при шумѣ далекихъ волнъ, катившихся по морскому берегу, волненіе овладѣвало ею.
Порой ей хотѣлось понѣжиться, и она ложилась на мягкую траву откоса. Порой же, когда при поворотѣ оврага ей случалось вдругъ увидать передъ собой треугольникъ синяго моря, блиставшаго на солнцѣ съ парусомъ вдали, ее охватывала безумная радость, какъ таинственное приближеніе счастья, парившаго надъ нею.
Любовь къ одиночеству овладѣвала ею въ прелести этой свѣжей страны и въ спокойствіи округленныхъ небосклоновъ; она такъ долго просиживала на вершинѣ холмовъ, что случалось, что дикіе кролики, прыгая, мчались мимо ея ногъ.
Часто она принималась бѣгать вдоль кручи, подгоняемая легкимъ береговымъ вѣтеркомъ, вся трепещущая отъ наслажденія тѣмъ, что она могла двигаться безъ устали, какъ рыба въ водѣ или ласточка въ воздухѣ.
Всюду, какъ сѣятель, она разсѣвала воспоминанія,—такія воспоминанія, корни которыхъ сохраняются до самой смерти. Ей казалось, что частицы ея сердца оставались во всѣхъ изгибахъ этихъ овраговъ.
Она со страстью начала купанья. Она уплывала далеко, теряясь изъ вида, сильная, смѣлая, не думая объ опасности. Ей было хорошо въ этой водѣ, холодной, прозрачной и синей, колыхавшей ее, унося вдаль. Она ложилась на спину, скрещивала руки на груди и устремляла взоры въ голубую синеву неба, быстро пересѣкаемую ласточкой или бѣлымъ
