Его пригласили къ обѣду на слѣдующей недѣлѣ. И онъ сталъ часто посѣщать ихъ.
Чаще всего онъ пріѣзжалъ къ четыремъ часамъ, отправлялся къ мамѣ въ ея аллею и предлагалъ ей руку для „ея моціона“. Если Жанна была дома, она поддерживала баронессу съ другой стороны, и они втроемъ медленно шагали взадъ и впередъ по длинной и прямой аллеѣ. Онъ не говорилъ съ молодою дѣвушкой, но его бархатистые черные глаза часто встрѣчались съ глазами Жанны, голубыми какъ лазурный агатъ.
Нѣсколько разъ онъ съ барономъ ходилъ въ Ипортъ.
Однажды вечеромъ на морскомъ берегу къ ннмъ подошелъ дядя Ластикъ и, не покидая своей трубочки, отсутствіе которой было бы удивительнѣе даже пропажи самаго его носа, онъ сказалъ:
— По такому вѣтру, господинъ баронъ, можно было бы завтра махнуть до Этрета и легко вернуться обратно.
Жанна всплеснула руками:
— О, папа, пожалуйста, поѣдемъ!
Баронъ обратился къ Ламару:
— Поѣдете ли и вы съ нами, виконтъ? Мы съѣздили бы туда позавтракать.
И прогулка была рѣшена.
Съ зарей Жана была уже на ногахъ. Она подождала отца, одѣвавшагося дольше ея, и они пошли по росѣ, сперва черезъ равнину, а затѣмъ черезъ лѣсъ, оглашаемый пѣснями птицъ. Виконтъ и дядя Ластикъ сидѣли на кабестанѣ.
Два другихъ матроса помогали при отъѣздѣ. Упираясь плечомъ въ край лодки, мужчины толкали ее изо всѣхъ силъ. Она съ трудомъ двигалась по насыпи голышей. Ластикъ подбрасывалъ подъ киль деревянные катки, пропитанные саломъ, и затѣмъ, занявъ свое мѣсто, протяжно тянулъ
