концы невидимыхъ нитей. И этотъ упоительный воздухъ, ароматный, животворный, — его тоже нѣтъ.
Аллеи, промокшія отъ постоянныхъ осеннихъ ливней и покрытыя густымъ ковромъ сухихъ листьевъ, уныло тянулись подъ сѣнью тощихъ, оголенныхъ, дрожащихъ отъ холода тополей. Тонкія вѣтви качались отъ вѣтра и оставшіеся на нихъ листья готовы были улетѣть въ пространство. Безпрестанно, цѣлый Божій день, какъ непрерывный, унылый до слезъ дождь, сыпались эти послѣдніе пожелтѣвшіе листья. Они отрывались, крутились, взвивались и падали.
Она дошла до рощи, которая показалась ей унылой, какъ комната умирающаго. Зеленая стѣна, отдѣлявшая и скрывавшая прелестныя извилистыя аллеи, разсыпалась. Перепутанные кружевные кустарники цѣплялись другъ за друга своими тонкими вѣтвями; а шелестъ опавшихъ сухихъ листьевъ, толкаемыхъ и сгоняемыхъ вѣтромъ въ одну кучу, напоминалъ тягостный вздохъ агоніи.
Мелкія пташки, какъ бы продрогшія, съ озябшимъ крикомъ, перепархивая съ мѣста на мѣсто, искали убѣжища.
Защищенные отъ морского вѣтра густою стѣной вязовъ, липа и платанъ сохраняли еще свой лѣтній нарядъ; но первые холода уже перекрасили ихъ, такъ что липа была одѣта какъ бы въ красный бархатъ, а платанъ — въ оранжевый шелкъ.
Жанна медленно прохаживалась взадъ и впередъ по аллеѣ баронессы, со стороны фермы Кульярдовъ. Ее давило предчувствіе безконечной скуки начинавшейся монотонной жизни.
Потомъ она сѣла на откосъ, гдѣ услышала отъ Жюльена первое слово любви; и она оставалась здѣсь какъ въ бреду, безъ мысли, угнетенная до глубины души, съ единственнымъ желаніемъ лечь и заснуть, чтобъ избѣжать грусти этого дня.
Вдругъ она замѣтила чайку, гонимую вѣтромъ, разсѣкав-
