лицу — что дальше, то лучше; счастливый путь!
Наконецъ приходитъ еще челобитчикъ. Тотъ же пьяный дуракъ, Харитонъ, выпросился къ мужику въ избу погрѣться. Мужикъ его пустилъ, накормилъ, и на полати спать положилъ. Харитонъ оборвался съ полатей, упалъ въ люльку и убилъ ребенка до смерти. Отецъ привелъ Харитона къ судіи, и, будучи крайне огорченъ потерею дитяти своего, просилъ учинить судъ и правду. Береза не угроза, гдѣ стоитъ, тамъ и шумитъ! Харитонъ цѣловальникъ зналъ уже дорогу къ правосудію: сухая ложка ротъ деретъ, а за свой грошъ вездѣ хорошъ. Онъ опять показалъ Шемякѣ, изъ за челобитчика, тугонабитую кожаную мошну, и дѣло пошло на ладъ.
Ахъ ты, окаянный, Шемяка Антоновичъ! Судія и Воевода и блюститель правды Русской, типунъ тебѣ на языкъ! Лукавый самъ не соберется
лицу — что дальше, то лучше; счастливый путь!
Наконец приходит еще челобитчик. Тот же пьяный дурак, Харитон, выпросился к мужику в избу погреться. Мужик его пустил, накормил, и на полати спать положил. Харитон оборвался с полатей, упал в люльку и убил ребенка до смерти. Отец привел Харитона к судии, и, будучи крайне огорчен потерею дитяти своего, просил учинить суд и правду. Береза не угроза, где стоит, там и шумит! Харитон целовальник знал уже дорогу к правосудию: сухая ложка рот дерет, а за свой грош везде хорош. Он опять показал Шемяке, из-за челобитчика, тугонабитую кожаную мошну, и дело пошло на лад.
Ах ты, окаянный, Шемяка Антонович! Судия и Воевода и блюститель правды Русской, типун тебе на язык! Лукавый сам не соберется
