пріемышей своихъ извести, или съ рукъ сжить. Не думай, не гадай, а испортить отдай, сказала мать — и стали дѣтей встрѣчному и поперечному показывать, и заставляли хвалить ихъ и удивляться красотѣ и здравію ихъ; ибо въ тогдашнее необразованное время, а этому уже очень давно, вѣрили еще тому, что, если недобрымъ глазомъ кто на кого взглянетъ, или нечистымъ языкомъ похвалитъ, такъ испортитъ или сглазитъ. Но бодливой коровѣ Богъ рогъ не даетъ; съ инова сорвалъ бы и голову, такъ не ухватишь и волоса; наровишь сосѣду въ бровь, а попадешь себѣ же въ глазъ! Малютки росли да потягивались, живы, здоровы, а у Князя на лбу разцвѣла шишка съ Крымской огурецъ, а Княгиня, будто бы на полъ-локтя въ землю ушла, сдѣлалась еще ниже прежняго! Праведный гнѣвъ овладѣлъ теперь Княземъ; онъ созвалъ мудрый Совѣтъ свой, людей великихъ и опыт-
приемышей своих извести, или с рук сжить. Не думай, не гадай, а испортить отдай, сказала мать — и стали детей встречному и поперечному показывать, и заставляли хвалить их и удивляться красоте и здравию их; ибо в тогдашнее необразованное время, а этому уже очень давно, верили еще тому, что, если недобрым глазом кто на кого взглянет, или нечистым языком похвалит, так испортит или сглазит. Но бодливой корове Бог рог не дает; с инова сорвал бы и голову, так не ухватишь и волоса; норовишь соседу в бровь, а попадешь себе же в глаз! Малютки росли да потягивались, живы, здоровы, а у Князя на лбу расцвела шишка с Крымской огурец, а Княгиня, будто бы на пол-локтя в землю ушла, сделалась еще ниже прежнего! Праведный гнев овладел теперь Князем; он созвал мудрый Совет свой, людей великих и опыт-
