— Ой, что ты это! — сказала другая. — Какъ можно это говорить! Развѣ ты забыла, что мы монахини?
— Ну, — возразила первая, — мало ли что обѣщаютъ каждодневно, да ничего не исполняютъ! Мы дали обѣтъ, а найдется кто-нибудь другой — исполнитъ его за насъ. Найдутся тысячи средствъ такъ все уладить, что никто ничего не узнаетъ!
Другая, слушая эти успокоительныя разсужденія, прониклась еще болѣе пылкимъ желаніемъ познакомиться съ нѣмымъ садовникомъ, и сказала:
— Какъ же намъ это сдѣлать?
— Вотъ видишь ли, — отвѣчала подруга, — теперь девять часовъ, всѣ сестры, кромѣ насъ, навѣрно спятъ. Взглянемъ, нѣтъ ли кого по близости, и коли никого нѣтъ, просто-на-просто возьмемъ его за руку да и поведемъ вонъ туда, въ шалашъ, гдѣ онъ прячется отъ дождя. Онъ такъ глупъ, что навѣрное сдѣлаетъ все, что мы захотимъ.
Мазетто слышалъ весь разговоръ; онъ былъ готовъ къ полному послушанію, и только и ждалъ, чтобы его пригласили та или другая. Монашенки оглядѣлись кругомъ п убѣдились, что ихъ никто не увидитъ; та изъ нихъ, что первая возбудила дѣло, подошла къ Мазетто, разбудила его, и онъ тотчасъ вскочилъ на ноги. Монашенка ласково взяла его за руку, и въ то время, какъ онъ смѣялся съ самымъ идіотскимъ видомъ, повела его въ шалашъ. Затѣмъ первая монашка, какъ вѣрная подруга, уступила мѣсто другой. И потомъ, какъ только выдавалась удобная минута, онѣ ходили развлекаться съ нѣмымъ.
Тѣмъ временемъ случилось, что ихъ подкараулила одна подруга, наблюдавшая за ними изъ оконца своей кельи, и тотчасъ сообщила объ этомъ двумъ другимъ. Начали съ того, что рѣшили донести на нихъ аббатиссѣ, а потомъ передумали, вошли съ тѣми въ сдѣлку и сами приняли участіе въ развлеченіи съ Мазетто. Въ разное время и по разнымъ случаямъ къ нимъ присоединились остальныя три монашки. Оставалась одна игуменья, которая долго ничего не знала. Наконецъ и она, гуляя однажды по саду въ жаркую пору, набрела на Мазетто, который спалъ, растянувшись подъ миндальнымъ деревомъ, измученный не столько тяжелой работою, сколько своими похожденіями. Аббатисса разбудила его, увела къ себѣ въ келью и выдержала тамъ нѣсколько дней, къ великому неудовольствію монашенокъ, которыя ужасно сердились, что садовникъ не ходитъ работать въ огородъ.
Наконецъ, она отпустила его, но послѣ того безпрестанно призывала къ себѣ. Мазетто почувствовалъ, что не въ силахъ удовлетворять столько желаній, и подумалъ о томъ, что его нѣмота можетъ, въ концѣ концовъ, нанести ему весьма чувствительный ущербъ. И вотъ, находясь однажды у аббатиссы, онъ внезапно разрѣшился отъ узъ нѣмоты и заговорилъ такъ:
— Аббатисса! Слыхивалъ я, что одного пѣтуха вполнѣ достаточно на десять куръ; мнѣ же приходится сразу работать на девять женщинъ; этого я не могу ни за какія блага въ мірѣ. Я и такъ ужъ до того дошелъ, что совсѣмъ стало не въ мочь. Ужь вы, Бога ради, либо увольте меня, либо какъ ни на есть устройте, чтобы мнѣ было полегче!
Аббатисса, слыша рѣчь этого человѣка, котораго считала за нѣмого, была поражена и сказала:
— Что это такое? Я думала, что ты нѣмъ!
