самый рискованный сюжетъ облечь въ форму остроумнаго иносказанія. Кромѣ третьяго и седьмого дня, въ остальныхъ едва ли наберется и пять новеллъ, въ которыхъ потребовалось бы дѣлать выкидки, смягчать рѣзкія выраженія, прикрывать флёромъ наготу. Въ остальныхъ дняхъ самый строгій ригористъ не найдетъ ничего предосудительнаго: послѣ высокохудожественнаго описанія флорентинской чумы, въ большинствѣ новеллъ перваго дня разсказывается о плодотворныхъ послѣдствіяхъ сильнаго, мѣткаго слова; второй день посвященъ разсказамъ о тѣхъ, кто, сверхъ всякаго ожиданія, избавляется отъ разныхъ затрудненій; четвертый — высоко трагическимъ разсказамъ о жертвахъ несчастной любви; пятый — судьбамъ счастливой любви, тѣмъ приключеніямъ и препятствіямъ, которыя побѣждаются влюбленными; шестой — разсказамъ, въ которыхъ наглядно рисуется спасительная сила остроумія и находчивости; восьмой и девятый полны разсказовъ о различныхъ проказахъ и забавныхъ продѣлкахъ и, наконецъ, десятый даетъ цѣлый рядъ высоконазидательныхъ примѣровъ щедрости и великодушія въ дѣлахъ любви и въ другихъ случаяхъ жизни.
Итакъ, скабрезный элементъ въ «Декамеронѣ» совсѣмъ не играетъ главной роли; кромѣ того, онъ не производитъ того вреднаго, отравляющаго и одурманивающаго впечатлѣнія, какъ въ произведеніяхъ хотя бы французскихъ реалистовъ. Въ новеллахъ Боккаччіо «бойкія» мѣста вызываютъ только веселый, здоровый смѣхъ, не оставляя въ душѣ никакого мутнаго, ядовитаго осадка. Творецъ «Декамерона» смѣялся надъ распущенностью католическаго духовенства, которое вполнѣ того заслуживало, смѣялся надъ молодящимися стариками, смѣялся надъ глуповатыми, довѣрчивыми мужьями, которыхъ такъ легко обманываютъ плутоватыя и легкомысленныя жены, — что̀ же тутъ безнравственнаго? Если по временамъ Боккаччіо допускалъ отдѣльныя, грубыя фразы и черезчуръ откровенныя подробности, то онѣ легко устранимы, безъ малѣйшаго нарушенія смысла и значенія той или другой новеллы. Лицемѣрнымъ порицателямъ «Декамерона» можно только посовѣтовать внимательно прочитать и вдуматься въ слова, взятыя эпиграфомъ къ этому очерку и принадлежащія нашему геніальному поэту, котораго лицемѣры и при жизни, и послѣ смерти обвиняли въ легкомысліи и мнимой безнравственности за его склонность къ «шуткѣ, вдохновенной сердечною веселостью и минутною игрою воображенія», — къ шуткѣ, придающей своеобразную прелесть и безсмертному «Декамерону».
