— Спасибо, баринъ. Пожалуйте.
— Постой, постой… Э! Да что это съ тобой, матушка, такое?!
Онъ взялъ руками пылающее отъ кухоннаго жара лицо Пелагеи и повернулъ его къ свѣту.
— Да вѣдь на тебѣ, матушка, лица нѣтъ!! Ты больна?
— Н…нѣтъ!—испуганно прошептала Пелагея.—А рази—что?
— Да вѣдь ты же блѣдна, какъ смерть… Краше въ гробъ кладутъ! Тифомъ была больна, что-ли?
Багровая Пелагея, дѣйствительно, поблѣднѣла и вздрогнула.
— Неужто, хворая!?
— Матушка! Да вѣдь ежели такъ съ тобой, не знаючи, встрѣтиться—такъ тебя за привидѣніе, за русалку примешь! Сама бѣлая-бѣлая, а глаза горятъ лихорадочнымъ блескомъ! Похудѣла, осунулась…
Кухарка охнула, всплеснула толстыми руками и съ громкимъ топотомъ убѣжала въ кухню, а Кириллъ Бревковъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ смѣющимся, лучезарнымъ взглядомъ и вошелъ въ гостиную.
Его встрѣтилъ 12-лѣтній Гриша. Вѣжливо поклонившись, онъ сказалъ:
— Драсте, Кирилла-Ванычъ. Папа сейчасъ выйдетъ.
Напустивъ на себя серьезный, мрач-
— Спасибо, барин. Пожалуйте.
— Постой, постой… Э! Да что это с тобой, матушка, такое?!
Он взял руками пылающее от кухонного жара лицо Пелагеи и повернул его к свету.
— Да ведь на тебе, матушка, лица нет!! Ты больна?
— Н…нет! — испуганно прошептала Пелагея. — А рази — что?
— Да ведь ты же бледна, как смерть… Краше в гроб кладут! Тифом была больна, что ли?
Багровая Пелагея, действительно, побледнела и вздрогнула.
— Неужто, хворая!?
— Матушка! Да ведь ежели так с тобой, не знаючи, встретиться — так тебя за привидение, за русалку примешь! Сама белая-белая, а глаза горят лихорадочным блеском! Похудела, осунулась…
Кухарка охнула, всплеснула толстыми руками и с громким топотом убежала в кухню, а Кирилл Бревков посмотрел ей вслед смеющимся, лучезарным взглядом и вошел в гостиную.
Его встретил 12-летний Гриша. Вежливо поклонившись, он сказал:
— Драсте, Кирилла-Ваныч. Папа сейчас выйдет.
Напустив на себя серьезный, мрач-
