Все происходившее на театрѣ войны скоро дѣлалось извѣстнымъ по всей Россіи. И въ Перми, по словамъ лѣтописца, „реляція о взятіи Парижа привела въ восторгъ каждаго сына отечества. Въ народѣ послышались пѣсни, содержаніемъ которыхъ были и радость о побѣдѣ надъ непріятелемъ, и грустныя воспоминанія о недавнихъ бѣдствіяхъ Россіи“. „Военно-плѣннымъ объявлено, говоритъ Прядильщиковъ, что государь даруетъ имъ полную свободу. Странное ослѣпленіе! Получивъ милость, французы отнюдь не приписывали ее великодушію царя-побѣдителя; напротивъ, шли на родину въ увѣренности, что они выручены новыми успѣхами Наполеонова оружія. Въ похвалу иностранцамъ должно сказать, они вели себя здѣсь хорошо, трезво; къ чести пермскихъ гражданъ слѣдуетъ заявить безпристрастно — никто изъ нихъ не оскорблялъ ни словомъ, ни дѣломъ бывшаго непріятеля: Русскіе не злопамятны“[1]. Желая увѣковѣчить знаменательныя событія 1812—1814 годовъ, государь въ 1815 году повелѣлъ украсить грудь каждаго чиновника гражданскаго вѣдомства бронзовой медалью съ извѣстной надписью: „Не намъ, не намъ, а имени Твоему“! Духовенству же, до священника включительно, пожалованы бронзовые наперстные кресты. Впечатлѣніе войны не скоро, конечно, изгладилось. Лѣтописецъ сообщаетъ, что въ продажѣ появились массы лубочныхъ картинъ и портретовъ, изображавшихъ государя и его знаменитыхъ сподвижниковъ, сцены изъ битвъ съ французами и т. д. Но „политическія каррикатуры Теребенева и другихъ, вслѣдствіе запрещенія ихъ цензурою, говоритъ Прядильщиковъ подъ 1815 г., становятся уже рѣдки, наконецъ вовсе исчезаютъ. Въ церквахъ учреждены кружки для сбора подаяній „на разоренныхъ московскихъ жителей“[2].