Онъ въ этомъ случаѣ не понималъ жены и просто терялся въ объясненіяхъ… Изъ новыхъ знакомыхъ, которые бывали у Приваловыхъ, прибыло очень немного: два-три горныхъ инженера, молодой адвокатъ — восходящее свѣтило въ дѣловомъ мірѣ — и еще нѣсколько человѣкъ разночинцевъ. Прежніе знакомые Зоси остались всѣ тѣ же и только съ половины Ляховскаго перекочевали на половину Привалова; Половодовъ, „Моисей“, Лепешкинъ, Иванъ Яковличъ чувствовали себя подъ гостепріимной приваловской кровлей, какъ дома. Они ни въ чемъ не стѣсняли себя и, какъ казалось Привалову, къ нему лично относились съ вѣжливой ироніей настоящихъ свѣтскихъ людей.
Всѣ эти гости были самымъ больнымъ мѣстомъ въ душѣ Привалова, и онъ никакъ не могъ понять, что интереснаго могла находить Зося въ обществѣ этой гулящей братіи. Разъ, когда Приваловъ зашелъ въ гостиную Зоси, онъ сдѣлался невольнымъ свидѣтелемъ такой картины: „Моисей“ стоялъ въ переднемъ углу и, закрывшись ковромъ, изображалъ архіерея, Лепешкинъ служилъ за протодьякона, а Половодовъ, Давидъ, Иванъ Яковличъ и горные инженеры представляли собой клиръ. Сама Зося хохотала, какъ сумасшедшая.
— Это кощунство, Зося… — замѣтилъ Приваловъ, котораго эта картина покоробила.
— Нѣтъ, это просто смѣшно!
— Не понимаю!..
— Какъ всегда!
Если выпадала свободная минута отъ гостей, Зося проводила ее около лошадей или со своими ястребами и кречетами. Полугодовой медвѣдь Шайтанъ жилъ въ комнатахъ и служилъ божескимъ наказаніемъ для всего дома: онъ грызъ и рвалъ все, что только попадалось ему подъ руку, билъ собакъ, производилъ неожиданныя ночныя экскурсіи по кладовымъ и чердакамъ и кончилъ тѣмъ, что бросился на проходившую по улицѣ дѣвочку-торговку и чуть-чуть не задавилъ ее. Но чѣмъ больше проказилъ Шайтанъ, тѣмъ сильнѣе привязывалась къ нему Зося. Она точно не могла жить безъ него и даже клала его на ночь въ свою спальню, гдѣ онъ грызъ сапоги, рвалъ платье и вообще показывалъ цѣлый рядъ самыхъ артистическихъ штукъ. Только когда Приваловъ, выведенный изъ терпѣнія, пообѣщалъ отравить Шайтана стрихниномъ, Зося рѣшилась наконецъ разстаться со своимъ любимцемъ, т.-е. для него была устроена въ саду круглая яма, выложеннная кирпичомъ, и Зося ежедневно посылаа ему туда живыхъ зайцевъ, кроликовъ и щенковъ. Ей доставяла удовольствіе эта травля, хотя это удовольствіе однажды едва не кончилось очень трагически: пьяный „Моисей“ полетѣлъ въ яму къ медвѣдю, и только кучеръ Илья спасъ его отъ очень печальной участи. Лошади, кречеты и медвѣжонокъ отнимали у Зоси остатки свободнаго дня, такъ что съ мужемъ она видѣлась только вечеромъ, усталая и капризная. Протесты Привалова противъ такого образа жизни принимались за личное оскорбленіе; послѣ двухъ-трехъ неудачныхъ попытокъ въ этомъ родѣ, Приваловъ отказался отъ нихъ. Часто онъ старался обвинить самого себя въ неумѣньи отвлечь Зосю отъ ея друзей и постепенно создать около нея совершенно другую жизнь, другихъ людей и, главное, другія развлеченія… Оставалась одна надежда на время… Можетъ-быть, Зосѣ надоѣстъ эта пустая жизнь, когда съ ней произойдетъ какой-нибудь нравственный кризисъ.
— Есть еще одна надежда, Сергѣй Александрычъ, — говорилъ докторъ, который, какъ казалось Привалову, тоже держался отъ него немного дальше, чѣмъ это было до его женитьбы.
— Именно?
