мирнымъ видомъ разметалъ снѣгъ съ нашей катушки. А цѣпи такъ и звенятъ...Мы выглянули въ пріотворенныя ворота, потомъ долго стояли въ воротахъ и наконецъ, подталкивал другъ друга, подошли на „приличное разстояніе“ къ самому разбойнику.
— Ты это что дѣлаешь, дядя?
— Снѣгъ подметаю...
— А ты кто такой?
— Кузнецъ...
— А тебя какъ зовутъ?
— Аверкіемъ звали...
— А зачѣмъ у тебя кандалы на ногахъ?
— А ужъ, видно, такъ случилось...
Страшнаго въ этомъ разбойникѣ рѣшительно ничего не было. Самый обыкновенный мужикъ. Небольшого роста, широкоплечій, съ добродушнымъ бородатымъ лицомъ и веселыми сѣрыми глазами.. Говорилъ онъ съ какой-то мягкой ласковостью. И эта мужицкая обыкновенность какъ-то уже совеѣмъ не вязалась съ лязганьемъ кандаловъ..
— А ты какъ къ намъ поналъ, Аверкій?
— Да я въ школѣ сижу... Въ машинной мѣста не хватаетъ.
Крѣпостное звѣрство иногда отличалось самыми наивными формами. Кузнецъ Аверкій попался съ поличнымъ, какъ фальшивый монетчикъ,—преступленіе, за которое предусматривалась каторга и даже, кажется, предварительное наказаніе плетьми. Человѣка схватили, заковали въ кандалы и посадили въ пустую школу, гдѣ онъ долженъ былъ стеречь себя уже самъ. Мы жили въ казенномъ заводскомъ домѣ, а пустая школа стояла рядомъ. Аверкію наскучило сидѣть въ ней безъ дѣла, онъ вышелъ въ садъ и сейчасъ же нашелъ себѣ работу. Какъ видите, все такъ просто и наивно.
Сначала появленіе Аверкія произвело сенсацію въ нашемъ домѣ, т.-е. его кандалы, а потомъ всѣ успокоились. Страхъ уступилъ мѣсто совершенно другому чувству: всѣ прониклись сожалѣніемъ къ несчастному. Въ самомъ дѣлѣ, Аверкій смастериль изъ олова нѣсколько очень скверныхъ двугривенныхъ, сейчасъ же попался съ ними и теперь сидѣлъ въ школѣ, ожидая съ какимъ-то фатальнымъ терпѣніемъ, когда „выйдутъ“ плети и каторга. Преступленіе было такое наивное, а наказаніе такое страшное, что Аверкія нельзя было не жалѣть. Притомъ это былъ свой человѣкъ, и его зналъ весь заводъ, какъ кузнеца. А тамъ гдѣ-то уже по всѣмъ правиламъ искусства приголовлялась каторга, чей-то мозгъ подводилъ все подъ законъ, чья-то воля должна была осуществиться...
— Эхъ, пропала твоя голова ни за грошъ,—въ глаза жалѣлъ нашъ кучеръ Яковъ будущаго каторжника.
— И то пропала...
— Дернуло тебя, Аверкій!.. Хоть бы по настоящему какому уголовству попался, а то...
Аверкію и самому себя, видимо, было тоже жаль, именно съ прибавленіемъ этихъ комментаріевъ. Онъ встряхивалъ головой и какъ-то застѣнчиво улыбался. Съ другой стороны, какъ мнѣ кажется, онъ никакъ не могъ повѣрить въ свое грозное будущее. Какъ-то ужъ все очень быстро случилось...
Мы съ нимъ познакомились въ нѣсколько дней и постоянно бѣгали въ школу, куда съ нами отправлялась разная ѣда. Въ благодарность Аверкій мастерилъ намъ свои мужицкія игрушки. Его тяготило больше всего вынужденное бездѣлье, оставлявшее слишкомъ много времени для тяжелаго раздумья.
