— А вотъ тутъ идетъ кверху гора. Веселая, зеленая снизу, кверху она все мрачнѣе, все строже. Острыя скалы, черныя тѣни, обрывки и лохмотья тучъ…
— Похоже на разрушенный замокъ.
— И вотъ на томъ, на среднемъ пятнѣ, построю я царственный замокъ.
— Тамъ холодно! Тамъ вѣтеръ!
— У меня будутъ толстыя каменныя стѣны и огромныя окна изъ цѣлаго стекла. Ночью, когда забушуетъ зимняя вьюга и зареветъ внизу фіордъ, мы завѣсимъ окна и затопимъ огромный каминъ. Это будутъ такіе огромные очаги, въ которыхъ будутъ горѣть цѣлыя бревна, цѣлые лѣса смолистыхъ сосенъ!
— Какъ тепло!
— И тихо какъ, замѣть. Вездѣ ковры и много, много книгъ, отъ которыхъ бываетъ такая живая и теплая тишина. А мы вдвоемъ. Тамъ реветъ буря, а мы вдвоемъ, передъ каминомъ, на шкурѣ бѣлаго медвѣдя. Не взглянуть ли, что дѣлается тамъ? — скажешь ты. Хорошо, отвѣчу я, и мы подойдемъ къ самому большому окну и отдернемъ занавѣсъ. Боже, что тамъ!
— Клубится снѣгъ!
— Точно бѣлые кони несутся, точно миріады испуганныхъ маленькихъ духовъ, блѣдныхъ отъ страха, ищутъ спасенія у ночи. И визгъ и вой…
— Ой, холодно! Я дрожу!
— Скорѣе къ огню! Эй, подайте мой дѣдовскій кубокъ. Да не тотъ, золотой, изъ котораго викинги пили! Налейте его золотистымъ виномъ, да не такъ — до краевъ пусть поднимется жгучая влага. Вотъ на вертѣлѣ жарится серна — несите-ка ее сюда, я ее съѣмъ! Да скорѣе, а то я съѣмъ васъ самихъ, — я голоденъ, какъ чертъ!
— Ну, вотъ и принесли… Дальше.