священническую, то был облечен в стихарь; при этом епископ сказал ему:
— Вот авва Моисей ныне весь бел.
Моисей же сказал епископу:
— Владыко! Что делает священником: внешнее или внутреннее (т. е. как бы сказал так: одежда ли, покрывающая извне человека, делает его достойным священства или внутренние добродетели)?
Епископ же, желая искусить Моисея, дабы увериться в том, действительно ли он — раб Христов, имеющий добродетели внутри души своей, сказал клирикам:
— Когда Моисей войдет в алтарь, изгоните его; потом идите за ним и слушайте, что он будет говорить.
Клирики так и сделали: изгнали Моисея из алтаря, сказав:
— Выйди вон, мурин!
Он же, выйдя и став в отдельном месте, начал укорять себя, говоря:
— Хорошо поступили с тобою, пес, хорошо поступили с тобою, мракообразный эфиоп; ибо ты недостоин. И как ты осмеливаешься войти в святое место? Ты не человек. Как же осмеливаешься ты подходить к людям и служителям Божиим?
Услышав эти слова святаго, клирики возвестили о них епископу; тогда епископ приказал снова позвать Моисея в алтарь и хиротонисал его в сан пресвитера. Потом спросил его, сказав:
— Что думал ты, отче, тогда, когда, быв изгнан, ты был возвращен снова?
Моисей отвечал:
— Я сравнивал себя со псом, который, будучи изгнан, бежит, будучи же призываем обратно, возвращается быстро.
И сказал епископ:
— Поистине этот человек достоин божественной благодати; ибо Бог дает благодать смиренным.
Подобное же испытание было с сим отцем и ранее, когда он был еще новоначальным; ибо когда братия были все в сборе в скиту, отцы пожелали искусить смирение Моисея и начали уничижать его, говоря:
— Для чего этот эфиоп ходит посреди нас?
